Случайному гостю
Шрифт:
Ангел по-прежнему источал ровное мягкое сияние и все ближе жались к нему: испуганная, погрузневшая Цыганка и чрезвычайно замурзанный, босоногий пастушок в какой-то рванине. Чёрт, уютно устроившись меж мраморных баз, продувал оброненную Пастушком дудку.
— Хха, — сказал он и глаза его, сквозь черную ткань блеснули алым. — Хха! Ирод, проклятая душа! Я ждал тридцать семь лет и три года, покуда до тебя дождался. Поторопись! — И он выдул в дудочку трель горна из «Пионерской зорьки».
Волхвы полупрозрачной группой теснились у погасшей «Весны».
— О Ироде… За твоя превеликия злости
— Аз злу непричастен, Ирод есмь предвластен, Царствовать — царствую. Царство мати — маю. Равного себе не знаю, — ответил я положенную формулу.
Почти негнущимися пальцами, распростав полы и складки персидской хламиды, я нашел брюки — тело мое, чужое, оплывшее и неуютное, еле втискивалось в трещащую ткань, — в кармане нащупал свежий и прохладный листок, ничуть не пострадавший от столкновения с лицедейством.
— Без стона и прихотей, — просипел я, усилием воли отгоняя рваное и клокочущее наречие, раздирающее мне гортань, и бросил листик. Между собой — почти не собой, и Смертью.
Листок звучно шмякнулся на пол и тут же начал разрастаться, пуская вокруг себя цепкие изумрудные побеги. Смерть невидно глянула вниз — к подолу своей хламиды. Подорожник, не теряя ни минуты, оплетал кругом трон — золотой трон в мраморных чертогах Иродиона, с каждым новым витком становящийся… стулом, старым стулом с высокой спинкой из бабушкиной кухни.
— Ну надо же… — процедила Смерть из-под своего покрывала. — Всюду жизнь.
И она, ловко перевернув косу, широко смахнула с плит, потихоньку приобретающих очертания старых добрых вишневых половиц, зеленую и упругую поросль.
— Тиинннк, — чисто и звонко сказала коса.
Подорожник пошел в рост, раскинул лапы-листья и выпустил пики соцветий, делая круг у трона все шире.
— Вот дрянь! — звучно произнесла Смерть и принялась работать косой. — Я доберусь до тебя!!! Маленький негодяй, ты посмотри только, как посмел… — и она дунула из-под своих шелков на траву. Ряды подорожника почернели, но тут же брызнули новыми листьями, тесня белую фигуру к двери. Смерть хмыкнула, лихо шарахнула косой и сердце моё на долю секунды вздрогнуло и замерло, будто следя за лезвием — чёрно-красным и беспощадно вспарывающим ряды моей защиты. В углу раздался сдавленный крик; к изножию Ангела припала лохматой кучей цыганка, рядом с ней поджимал босые ноги пастушок. Смерть на миг замерла — и готов поклясться, улыбнулась.
— О!!! — сказала она. — Кончились крупные — возьмём мелких. И развернулась в сторону некогда беспечных колядников.
Тут Ангел распростер руки и как-то по особому повёл крылами. Свет в кухне стал ярче, робко затеплилась в Венке Пастушья свеча, за ней почему-то Ангельская — мрамор Иродиона поблек и стал зыбкой дымкой, рябью, марением.
— Не бойтесь!!! — сказал Ангел, звучно и глубоко. — Тьма миновала…
Смерть как-то осела и перестала махать косой.
— Но-но, — сказала она Ангелу. — Ты знаешь ли мой чин?
— Я узнаю тебя в любой личине, — несколько загадочно ответил Ангел.
— Не люблю, когда мешают, — заявила Смерть и передёрнулась.
— Вот и обожди! — раздалось в спину белой
Бабушка поднесла кулак ко рту, возникшая за ней, улыбающаяся кузина Сусанна повторила её движение с величайшей точностью.
— Нашли время кашлять… — сварливо подумал я. И пошевелил пальцами — своими, абсолютно двенадцатилетними, без перстней, шрамов и артрита.
Вместо кашля бабушка произнесла в кулак несколько хрупких слов — крошками от хлебных палочек они рассыпались по кухне и запрыгали по полу, те же слова повторила кузина Сусанна.
В воздухе мелькнул давний знак — нечто похожее на покореженное Н.
— Лучше бы и не просила! — в сердцах сказала бабушка и тронула гемму.
Я быстро снял корону и бросил её как можно дальше. Мелькнули марением зеленые каменья, тускло блеснуло золото… картонка, оклеенная фольгой, шмякнулась на пол. Со Смертью произошло нечто странное — она потускнела, стала ниже, неуклюже потянулась ко мне косой, выронила её и совершенно нормальным голосим сказала: — Я уже тут вспотела под тряпкой, когда конец-то?
Ангел вслед за Смертью тоже словно обмяк, с крыльев его полетели на половички скомканные пёрышки, палка заплясала в руках; запинаясь и отодвинув с лица дождик, тётя Женя пропищала скороговоркой:
Не плачь, Рахиль, зря чада тело Не убиют душу военным крылы Но Бог приниметв своя святыни Маленькое чадо в рае будет радо.— Вот это так говорят Ангелы? — спросил Чёрт. Хрустнув суставами, он поднялся с пола и стянул с себя маску-чулок. — Халтура! — рявкнула тётя Зоня в лицо сестре.
Цыганка, живенько подобрав гитару, уселась по турецки и при втором голосе — Пастушке, затянула:
— Ободега, Вичинега! Всепочтеннейшей публике Многая лета!Все колядники поклонились, мы вежливо захлопали в ладоши. Из бабушкиной комнаты вышла Вакса, видимо на овации и второй поклон.
Раскланиваясь, Смерть стянула с себя саван — старую простыню… Выпрямилась…
— Евунця!!! — потрясённо сказала бабушка. — На Бога…
— Меня пригласили, — ответила Ева, расстёгивая верхние пуговички на блузке. — Здравствуйте, тётя Лена.
— За стол, — сказала бабушка в ответ и кашлянула в кулак. В венке загорелись ещё две свечи.
— Ты, Гелюня только не сердись… не сердись, — виновато произнесла высокая и хрупкая Сусанна, мелко перебирая лапками по пуговицам жакета и покачивая головой, — но я скажу. Скажу! Тут черезмерно чар!
Тётя Женя, обильно посыпав всё перьями, стянула с себя халат; палку со звездой она отставила в угол.