Случайный спутник
Шрифт:
— Пожалуйста, возьмите то, что вам угодно, и положите деньги в коробку на прилавке.
Речь его поразила Марту: чистейшая, рафинированная немецкая речь, прозвучавшая так равнодушно, так безжизненно, из такой бездонной глубины, что повеяло холодом. Тело было здесь, но души — нет, души не было, она витала где-то в межзвездных пространствах, среди белых полей… Марта одернула себя, умеряя воображение: в конце концов, это всего лишь старый продавец газет! Можно не утруждать себя разговорами, купить какой-нибудь журнал и благополучно уйти. И все-таки… Она заметила, что он прикрыл глаза, и лицо его сделалось еще отчужденней… Она всмотрелась. Да, не человек, а бледная тень человека — с гордым, однако, профилем, с высоким лбом. Неожиданное лицо в таких убогих декорациях…
Внезапно смутившись, она схватила первую попавшуюся газету и, бросив монету, заторопилась уйти.
— Благодарю вас, — вымолвил он, не открывая глаз, и Марта подумала, что голос его звучит моложе, чем он сам выглядит, и что даже немногие произнесенные им слова таинственным образом — как, впрочем, каждое наше слово — характеризуют его личность, и что личность эта — незаурядна. Не раздумывая больше, она сказала:
— Простите, не могу ли я задать вам несколько вопросов?
Он помолчал, словно удивившись тому, что к нему обращаются, и, по-прежнему не открывая глаз, не поднимая головы, пробормотал: — Каких именно?
— Меня интересует история местечка Юденферштек, расположенного неподалеку от Рейнольдс-Тюрма. Он открыл глаза, и впервые она отметила отблеск эмоции и удивления в его голосе.
— Юденферштек? — медленно, слабо повторил он, то ли неохотно, то ли не желая напрягать память. — Это довольно длинная история.
— Я буду признательна за любую информацию, — быстро произнесла она, рискуя спугнуть его напором, но, к счастью, мольба в голосе Марты подействовала на него благоприятно.
— У меня нет другого кресла, а встать я, к сожалению, не могу, — сказал он с сомнением. — Смею ли предложить вам вот тот ящик?
— Спасибо, — отозвалась она с готовностью и села на указанный им ящик, благодаря чему получила возможность смотреть прямо на собеседника. Тут его глаза, воспаленные, словно выжженные, встретили ее выжидательный взгляд, и случилась поразительная вещь: он весь содрогнулся, как от резкой боли, а ведь она всего лишь взглянула на него!
Смутившись, она опустила глаза, а когда снова вопросительно подняла их, то увидела, как отчаянно мечется его безумный не взор, стараясь не встретиться с ней взглядом. Она испугалась. Может быть, он сумасшедший и портье нарочно послал ее к больному? Но голос его звучал разумно, и выглядел он вполне нормальным — пока, напомнила она себе, похолодев от страха, пока глаза его были закрыты. Захотелось вскочить с места и убежать, но еще один взгляд, исподтишка, образумил Марту: это высохшее, скрюченное тельце не в состоянии было даже шевелиться. Раз так, придется перебороть естественное желание разговаривать с человеком, глядя ему в лицо. Марта отвела глаза и заставила себя проговорить самым обычным тоном:
— Я расспрашивала здесь о Юденферштеке, но почти ничего не выяснила.
Пропустив это мимо ушей, он спросил:
— Вы англичанка, не так ли? Или американка?
— Американка.
— Тогда, с вашего позволения, мы будем говорить по-английски. Я нечасто пользуюсь этим языком и прошу простить мне возможные ошибки.
— Конечно, — удивившись в очередной раз, улыбнулась она куда-то в пространство, стараясь ненароком не взглянуть на него.
— Вас интересует Юденферштек, — начал он. — Эта еврейская община была основана в 1680 году, когда правящий герцог пригласил некоего еврейского ростовщика поселиться здесь вместе с семьей. Герцогство Восточная Франкония было очень бедным, жители занимались земледелием, но торговля почти не развивалась, а герцог всегда нуждался в деньгах. Поэтому сначала он пригласил одного ростовщика, потом разрешил въехать Г и другим семьям. Поскольку слух о том, что герцог покровительствует евреям, распространился, население общины росло. Она просуществовала до 1720 года и насчитывала тогда, я пола гаю, свыше ста человек. В сугубо меркантильном смысле это было процветающее поселение, которое, как и рассчитывал герцог,
Похоже, подумала Марта, в 1720 году, с кончиной принцессы, многое и многие прекратили свое существование. Однако какая фантастическая удача набрести на столь знающего человека, и при этом всего лишь продавца газет! Впрочем, в манере, в которой он излагал свою мысль, чувствовалось нечто, чего Марта никак не могла определить. Что-то очень знакомое, но ускользающее от названия… Между тем она внимательно слушала, боясь пропустить хотя бы слово. — Неприятности начались, — продолжал он, по-прежнему неловко прижимая подбородок к груди, — когда сын герцога, Виктор, женился на девушке много моложе себя, принцессе Шарлотте. Пожалуй, Марта могла бы удивить его тем, сколько известно ей об этой принцессе… — И почти сразу после замужества принцесса стала настаивать на удалении евреев из Восточной Франконии. Ее свекор, герцог, очень любил ее, и она всеми силами старалась на него повлиять. — Это на нее похоже, — не удержалась Марта, прервав своего на удивление осведомленного собеседника, — судя по тому, что я о ней слышала. Но вы должны помнить, — бесстрастно отвечал он, — что она выросла при дворе Людовика XIV, который протестантов не терпел в своем государстве, не говоря уж об иудеях. Нет, принцессу нельзя винить: она всего лишь следовала законам своего времени.
— Значит, герцог изгнал евреев в угоду своей невестке?
— Нет-нет, все гораздо сложнее. Я ведь предупредил вас, что это долгое дело, — произнес он, словно извиняясь, — но если я вам наскучил… Помилуйте! — испугалась Марта и в волнении перевела было взгляд на него, но вовремя спохватилась. — Мне интересно до чрезвычайности!
— Нет, герцог не хотел изгонять евреев, — продолжил продавец газет почти с воодушевлением. — В обнищавшем герцогстве они укрепили торговлю и тем самым увеличили налоговые поступления в казну. А денег герцогу требовалось немало — на любовниц, на карты, на балет и оркестр, двор его, пусть небольшой, был веселым и блестящим. Обладая легким нравом, старик любил роскошь и забавы.
— Сын пошел не в него, — не смогла не заметить Марта. — Да, Виктор отличался от отца, как ночь ото дня, — согласился он. — Итак, в течение нескольких лет герцог ухитрялся — не обсуждать с принцессой еврейский вопрос. — Помолчал и, тяжело вздохнув, сказал: — Но в начале 1720 года начались совсем другие неприятности.
Она промолчала, прекрасно зная, что это были за неприятности.
— Принцесса влюбилась в молодого француза, некоего Маньи, конюшего старого герцога. Интрижка оставалась незамеченной, пока принцесса не передала де Маньи невероятной ценности драгоценный камень, чтобы он смог уплатить свои карточные долги. Де Маньи заложил камень местному ростовщику Якову, потом подстерег его в лесу, чтобы отобрать драгоценность, и был на месте преступления арестован. Но, вероятно, эту часть истории вы знаете?
— Отчасти, — кивнула Марта.
— Ну, тогда вернемся в Юденферштек. После смерти Шарлотты Виктор настоял на изгнании еврейской общины. Герцог боялся сына, у которого был более сильный характер, и на этот раз не смог воспротивиться. Все евреи из герцогства были удалены.
— Поскольку Яков участвовал в этом деле?
— Да. Тот совершил государственное преступление. Видите ли, камень был собственностью государства.
Оба они помолчали немного, прежде чем Марта произнесла:
— Мне кажется, выбора у Якова не было…
— Я тоже так думаю, — согласился старик. — Вероятно, де Маньи закладывал камень от имени принцессы, так что Яков не мог ей отказать, и в то же время, из страха перед ней, не смел сообщить об этом ни принцу, ни герцогу. Да, бедняга Яков оказался между двух огней, положение не из удачных.
— Что сталось с камнем? — спросила она наугад.
— Рубин? Он исчез.
— И вы не знаете, куда?
— Никогда не думал об этом, — равнодушно сказал он. — Рубины меня не интересуют.
Она помолчала, представив себе Юденферштек: широкое серое небо, полуразвалившиеся дома, синагога, заросшее травой кладбище…