Случайный вальс: Рассказы. Зарисовки
Шрифт:
— Хотелось бы сделать остановку на этой станции. Билет у меня до Свердловска.
— Так сделайте, — ответила проводница. — Отметьте билет у дежурного по станции.
Тягунов умылся и приготовился выходить. Вещей у него было немного — дорожный портфель да авоська с пустым термосом. Он любил ездить налегке, независимо от того, близкой или дальней была дорога.
Поезд затормозил, лязгнули буфера. К вагону тихо подкрался асфальтированный перрон, за ним — здание вокзала. Проводница с желтым флажком под мышкой спустилась на платформу. Тягунов было заколебался, сомневаясь в своевременности решения, но его стали поторапливать пассажиры,
Отметил на вокзале билет, посмотрел расписание. Очередной поезд шел завтра утром. В запасе почти сутки. Тягунов успокоился и направился в посёлок мимо водонапорной башни. Она была старая. Венчавшая ее крыша из оцинкованного железа, с которой уже сошел снег, выглядела, как новенькая шапка на старике. Эту башню он помнил.
Вдаль уходила улица. Он осмотрелся и убедился в том, что ничего больше не помнит и не узнаёт, кроме этой оставшейся у него за спиной башни. Новые современные дома, возле них — скверики с молодыми деревьями. Там, где прежде был пустырь, вырос микрорайон. Деревья словно бы настороженно выжидали, когда можно будет из почек, лопнувших под напором света и тепла, выпустить крошечные зеленые листочки — ушки. Пахло ранней весной, талым снегом, мокрой древесной корой, дымком из труб сохранившихся старых домов.
Иван Дмитриевич помнил, что воинские казармы — приземистые, деревянные — находились на окраине посёлка под горой, и пошел туда. Увидел спуск с горы с предусмотрительно вычищенными от снега ступенькам и остановился озадаченный: казарм внизу не оказалось Вместо них возвышалось четырехэтажное здание с широкими окнами.
Навстречу ему поднималась по ступенькам молодая женщина, прижав к груди цветочник с шишковаты кактусом. Поднявшись, она остановилась перевести дух.
Тягунов поздоровался и спросил:
— А где казармы? Тут раньше были казармы.
Женщина обернулась, посмотрела на четырехэтажный дом и неуверенно ответила:
— Казармы тут были давно.
— В войну, — подсказал он.
— Да, в войну. А потом их снесли, и там, где они стояли, построили вот эту школу, — женщина указала на четырехэтажный дом.
«Жаль, — вздохнул Иван Дмитриевич. — Снесли, значит, казармы… С годами все меняется…»
Как бы ему хотелось зайти в старые казармы с нарами в два яруса, застланными серыми солдатскими одеялами, винтовками в пирамидах, увидеть подтянутых и веселых молодых бойцов, дежурного с повязкою на рукаве в коридоре у стола с телефоном.
«Ничего не поделаешь!» — Иван Дмитриевич простился с женщиной и вернулся на центральную улицу. Оставалась еще одна робкая надежда на встречу с молодостью, надежда, ради которой он, собственно, и сделал тут остановку.
В конце посёлка, если идти от станции по левой стороне улицы, стоял небольшой дом с мезонином, обнесенный глухим забором, с воротами и калиткой под узенькой двускатной, типично уральской крышей. Он помнил домик, хотя был в нем только дважды.
Тягунов долго искал его среди старых, похожих друг, на друга окраинных построек. У всех были мезонины узенькие кровли над воротами.
Навстречу ему шли люди, и среди них молодые парни и девушки — рослые, стройные, опрятно одетые. Новое поколение. Среди них были, вероятно, и дети фронтовиков, уцелевших в боях. Совсем рядом прошла девушка в пальто с меховым воротником. Она мельком глянула на Тягунова и сдержанно улыбнулась. Наверное, ей показалось странным старое полупальто Иван Дмитриевича — короткое, с широким
Тане было тогда семнадцать лет. Ему запомнились ее неторопливая и легкая походка, карие глаза, улыбчивые, веселые, и губы — влажные, теплые…
Где же все-таки этот дом?
А вот, кажется, и он. Только вместо глухого забора палисадник, огороженный штакетником. И кованое железное кольцо у калитки показалось тоже знакомым. Он повернул его, звякнула щеколда, и калитка отворилась.
Во дворе его охватили непривычная настороженная тишина и ощущение безлюдья, запустения. Тропинка к крыльцу была еле заметной, редкие следы на талом снегу вели к поленнице, сложенной у стены сарая в глубине двора. Иван Дмитриевич пошел по тропке к крыльцу с точёными столбиками, подпиравшими крышу. Конечно, на этом крыльце он стоял с Таней…
После тревог спит городок.Я услышал мелодию вальсаИ сюда заглянул на часок…Знакомая мелодия вновь зазвучала у него в ушах, и теплой волной нахлынули воспоминания.
…В клубе на танцах играл гарнизонный духовой оркестр. В музыкантской команде были пожилые, призванные из запаса люди. Их тогда называли «сорокотами», мужчинами в возрасте около сорока лет и старше… Танцующих было мало. Зал заполнялся медленно.
К Тягунову неожиданно подошла девушка с темно-карими живыми глазами и нерешительно пригласила его на вальс. Пригласила, видимо, потому, что молодые солдаты и офицеры, пришедшие сюда, скромно стояли у стены — или не освоились с непривычной для них обстановкой, или не умели танцевать и робели. Он и в самом деле танцевал неважно, не успел еще научиться и немножко робел. Девушка взяла его за руку, уверенно повела, и ему стало легко и приятно от волнующей близости ее. Она старалась не смотреть на него во время танца, прятала глаза под полуопущенными пушистыми ресницами.
Когда танцы кончились, Тягунов, уже освоясь и поборов застенчивость, попросил разрешения ее проводить.
Они шли пустынной, почти не освещенной улицей. Трещал февральский мороз, под сапогами звучно скрипел снег. В небе плыли рваные облака, то открывал, то закрывая луну.
Иван Дмитриевич рассказал девушке, что его призвали в армию после десятилетки и направили на курсы комсостава. А родом он из села Липин Бор, что на берегу Белого озера в Вологодской области.
Таня тоже рассказала о себе. Живет она вдвоем с матерью, медсестрой в госпитале, отец у нее умер. Есть еще дядя, но он на фронте, под Сталинградом.
Дома Таня напоила его горячим настоем шиповника вместо чая. Остаток вечера они сидели в теплой комнате возле печки-голландки и говорили полушепотом, хотя в доме больше никого не было — мать ушла на дежурство.
Так они познакомились. А вскоре он пришел к ней и сказал, что их отправляют на фронт и бригада вот-вот начнет грузиться в эшелон.
Они обменялись адресами и договорились непременно встретиться после войны.
На фронте их часть с ходу пошла в наступление, его ранило, и он попал в госпиталь. Оттуда послал письмо Тане, но ответа не получил. А потом Иван Дмитриевич снова вернулся на передовую, но уже в другую часть. Номер полевой почты изменился…