Слуга 3(трех) господ
Шрифт:
Зачем мы ЗДЕСЬ? Да, у нас есть сегодня, что правда, то правда, а как насчет «завтра»? Булыжник на обочине — вот у него есть «завтра». А каким будет «завтра» без нас? — наверное, ровно таким, какое оно есть сейчас для этих булыжников, которые останутся на том же месте и через пару столетий, пока не рассыпятся в прах под воздействием ветра, воды и жары. Может быть, раньше — или позже, разве это важно? Важно то, что все в мире преходяще… Что же до «вчера», оно может быть и в самом деле вчера или много сотен лет назад: это как посмотреть. Для бабочки «вчера» — это все то же сегодня. И если верно то, что развитие цивилизации похоже на элипсоид, на ленту Мёбиуса, у которой нет ни начала, ни конца, мы неизбежно придем к выводу, что завтра — это вчерашнее вчера»,
Близился вечер, солнцу не терпелось освежиться, окунуться скорее в океан, соленый прибой заглушал автомобильные гудки и дурманил голову. Все было просто прекрасно. Я шел возле самой кромки моря по бульвару Херберт Самуэль, выложенному цветной керамической плиткой, не зная куда, в надежде кого-то или что-то встретить, твердо зная, что случайностей не бывает. Мне нравился Тель-Авив, этот Холм весны. Нет, он не походил на родной Питер, но было в нем нечто такое, что завораживало: лабиринты извилистых узких улочек, дома с плоскими крышами, на которых громоздились солнечные батареи вперемежку с бойлерами, где грелась на солнце вода. Тель-Авив… Город без перерыва, гигантское дерево, на ветвях которого повисли жизни нескольких сотен тысяч жителей: им нравилась так висеть, нравилась эта жизнь… Солнце… Солнце, этот бесплатный генератор энергии, передающейся людям, и ощущение, что ты находишься в центре Вселенной, и весь мир вращается вокруг тебя. Возможно, климат где-то и обезумел, но только не здесь. Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе впасть в меланхолию, предположить, что все кончено и жизнь разбита вдребезги. Не зря же уныние считается одним из самых тяжких грехов. В Библии, ну и в Тель-Авиве еще, конечно.
Не жди, что судьба позаботится о тебе. Да, они там, наверху, конечно же, следят за тобой и, наверное, надеются на тебя, ожидая, что ты наподобие Архимеда когда-нибудь наберешься смелости и ухватишься за рычаг, которым перевернешь, изменишь мир… Прояви себя — и ОНИ помогут. Но первый шаг — твой. Идея может показаться безумной или бессмысленной… Возможно. Только вот в безумстве храбрых и заключена мудрость жизни, не так ли? Открой дверь. Проявишь нерешительность, не воспользуешься? — как бы не пришлось потом жалеть. Всегда найдется куча причин, чтобы ничего не делать. И как же называется та одинственная, чтобы что-то сделать? «Я хочу!» Не упусти Случай… На бесконечный песчаный берег целеустремленно и деловито набегали волны, шурша, откатывались назад и вновь переходя в атаку. Девушка с водопадом иссиня-черных волос, стянутых резинкой в пучок, с яркими губами и ресницами, которые с каждым взмахом грозили словно бабочки вот-вот упорхнуть, раскладывала банное полотенце, собираясь броситься в обьятия моря. Море даже притихло в предвкушении встречи с ее юным, прекрасным телом…
…Вот и последняя суббота месяца. Шаббат… Улицы не так многолюдны, по понятным причинам, да и машин гораздо меньше, чем в будние дни.
— Доберешься сам? — не столько спросила, сколько утвердительно уточнила Мириам.
— Да, конечно, не привыкать.
— Тогда успеха! Ийе бари!.. (будь здоров, — ивр.)
Я вышел из подъезда. Тишина… Благодать… Еще не жарко. Придерживаясь тенистой
Чистое, голубое небо. Сплошной «азул», на иврите. Смуглые, черноволосые девушки в юбочках, едва прикрывающих то, что девушкам надлежит прикрывать. Так ли это важно для мира и безопасности на планете, если они что-то делают не так? Они слушали музыку, и, казалось, им было все безразлично в этот миг, кроме музыки. Воздух… Такой невесомый, благоухающий утренней свежестью, не то, что будет через каких-то пару часов… Калитка на этот раз была отворена. Возле нее стояли двое в разноцветных рубашках-апашах. Попасть в дом, минуя сторожей, было невозможно. Они негромко разговаривали. Тот, что повыше, со смартфоном в руке, окликнул:
— Адони! (мой господин, — ивр.). Вы по приглашению?
— Нет… Я, скорее, незваный гость. Но хочу познакомиться, и весьма вероятно, вступить, стать братом.
— О… Тогда вам просто повезло. Сегодня у нас круглый стол, так что у вас будет возможность задать вопросы, а нам, в свою очередь, расспросить вас, что вас сюда привело.
— Значит, наши желания совпадают.
— Прошу, проходите… Мы будем рады вам в кругу братьев.
Дальше произошло то, что и должно было произойти. Классика жанра. Кто-то крепко ударил меня по затылку, и я упал, потеряв сознание…
— Приступайте. препарат ему вкололи?
— Да, — ответил чей-то голос. — Скоро подействует.
— Вы должны будете ответить на несколько вопросов, — сказал один из них, обращаясь, видимо, ко мне.
Я знал, что ЛСД делает людей донельзя болтливыми, и это меня отчасти беспокоило. Я еще не потерял способности размышлять и пытался восстановить в памяти ту информацию, что должен был выдать своим мучителям, когда готовился к этому допросу. Молчать будет невозможно, — я отдавал себе в этом отчет. Придется рассказать все, что знаю, чтобы элементарно выжить. Но легенда должна быть не просто хорошей, а очень хорошей, чтобы комар носа не подточил. История должна быть убедительной, коли я ввязался в эту игру в поддавки.
— Нужно действовать быстро, иначе все пойдет насмарку. — донеслось до меня сквозь легкую дремоту.
Оранжевый свет слепил глаза, я мягко погружался в него, мне было тепло и приятно, как в горячей ванне. Что я мог сказать о окружающих, так это то, что они были мне симпатичны: средних размеров тролли, выползшие только что из-под земли, но уже успевшие обшарить окрестные помойки. У них были гнилые зубы и от них воняло.
— Как ваше имя?
Я ответил. Или мне показалось, что ответил. Потом меня спросили, сколько мне лет и где я нахожусь. Я продолжал отвечать без запинки, как отличник. Какие милые люди, — эта мысль не давала мне покоя и мне очень хотелось им помочь. Но почему они разговаривают между собой растягивая слова и даже буквы?
— Пока все идет по плану. Кто-нибудь ведет запись?
Это успокаивало. Значит, меня записывают. Спрашивали о всякой чепухе: о служебной лестнице, о чем говорят в коридорах власти, кто с кем спит.
— Откуда мне знать? — мысленно пожимал я плечами. — За кого вы меня принимаете?
— Ну, а все-таки, подумай хорошенько…
Прежде чем они успевали задать очередной вопрос, я приноровился рассказывать им какую-нибудь веселую историю и хохотал вместе с ними.
— Мы ведь свои кореша, братан… К чему тянуть резину? Зачем ты пришел, кто тебя подослал? Колись, урод!..
Этим вопросом интересовался с интеллигентный с виду мужчина лет пятидесяти, со стрижкой под «ежик» (я всегда обращаю внимание на стрижку, она многое может поведать, кто перед вами), с выпуклыми надбровными дугами над поросячьими глазками неопределенного цвета, что обычно свидетельствует о серьезных умственных способностях, и с ручищами-клешнями в наколках. Урод… сам на себя бы посмотрел. Просто Борис-животное из «Люди в черном» (Men in Black).
— Вы меня с кем-то путаете, я никого к вам не подсылал, отпустите меня, дяденьки, пожалуйста. Мне завтра в школу.