Слуги этого мира
Шрифт:
– Это правда, – рассеянно протянула Ханна. Помона повернулась к ней, нахмурившись, и девушка, будто очнувшись, встрепенулась и наклонилась к ней ближе. – Помона, я пришла чтобы спросить. Правда ли вы о Стражах хорошего мнения?
К горлу вновь подкатила злость, мгновенно отразившаяся на ее лице. То, что Помона приняла за доброжелательность, оказалось подхалимством молодой девчонки? А может, Ханну с собрания к ней и послали, чтобы она выманила у Помоны признание?
Просто сгиньте вы все.
Помона решительно приложилась к своей кружке: чай был горячим, но она пила его большими глотками,
– Я хочу сказать, – спохватилась Ханна, – вы правда думаете, что у них бывают хорошие намеренья? Вы действительно пытаетесь их понять?
– Плевала я на всех, – рявкнула Помона и встала. – И на Стражей, и на людей, и на «Негласное Движение». Так и передай дружкам. Допивай чай и уходи, а то, ненароком, заразишься от меня безбра…
– Страж меня спас.
Помона захлопнула рот и уставилась на нее. Ханна, у которой дрожали губы, умоляюще взирала на женщину снизу вверх. Она выглядела так, будто Помона – единственный человек, который мог понять ее и подтвердить, что она не лишилась рассудка. От этих глаз, красных, влажных и сверкающих по телу Помоны растекался холод.
Она медленно села обратно под грушу.
– О чем ты говоришь? Кто спас?
– Страж, – повторила Ханна срывающимся голосом. – Спас он меня, теперь я уверена, что это так. Сначала не могла поверить, но когда услышала о том, как вы о них говорите… Я подумала, может… вам тоже они когда-то помогали?
Ханна прижала ладонь к собственному рту, будто боялась слов, которые произнесла. Помона хмурилась, не в силах взять в толк, что она имеет в виду.
– Я не хотела выходить замуж за Рубена, – прошептала Ханна. Она начала плакать. – Только пожалуйста, никому об этом не рассказывайте! Мне так стыдно… Я любила Рубена, но в последнее время… о-охладела… И тем более не хотела выходить замуж сразу, как мне исполнился двадцать один год! Вы понимаете?
– Допустим… Но причем здесь Страж?
– Я ни одной живой душе не могла признаться в этом. – Ханна утирала слезы с несчастного лица тыльной стороной ладони, совсем как недавно Помона стирала с щеки кровь. – Только маме пыталась объяснить… Но она меня отругала. Она заставляла меня видеться с ним. Мама сказала, что я обязана выйти замуж, пока зовут, а то останусь старой де…
Она осеклась, покраснев до корней волос.
– Ну а потом что? – поторопила Помона.
– И… вот… Я с ней поругалась. Даже поплакала. Мама ударила меня по щ-щеке и сказала, чтобы я больше не смела… И знаете, Помона, я думаю, он это слышал. – Ханна всхлипнула. Глаза ее остекленели. – Да. Я помню, окно было открыто. И возле калитки стоял Страж. Как всегда, в общем. Но мне кажется, что он нас слушал. И когда пришел Рубен… Страж к-как будто… вступился… за меня…
Ее глаза вновь ожили и обратились на Помону с надеждой. Женщина молчала, но смотрела на девушку очень внимательно.
– А иначе зачем Стражу было прогонять Рубена? – не унималась Ханна. – Что вы думаете, Помона? Мог ли он мне помочь?
– Обычно Стражи не вмешиваются в человеческие дела до такой степени, – медленно проговорила Помона, – но… честно, Ханна, я не знаю.
– Но ведь вы интересуетесь Стражами, как говорят? – настаивала она. Ее щеки покраснели,
– Стой-стой-стой. – Помона выставила перед собой руки и невпопад улыбнулась. – Вот только не надо этого. Ничего я не знаю. Я только не видела в этих собраниях ни порядка, ни конкретных планов, поэтому не хотела тратить время на пустую болтовню. – Она помедлила. – А может, твоя мама права. Может, я слабая и глупая. Я не знаю даже этого. Извини.
Ханна разочарованно уронила руки на колени и отвернулась, сделав вид, будто рассматривает дом родителей Помоны – избу из темной, грубо сколоченной древесины. Она была похожа на потерянного, обиженного ребенка, и Помона не знала, хочет она пожалеть Ханну или еще больше на нее разозлиться.
– А у вас было когда-нибудь так, – тихо сказала Ханна минуту спустя, – чтобы Страж вам вдруг помог? Не так, как это обычно бывает: при порезах, строительстве, болезни. А вам лично, сопереживая по-людски?
Помона задумалась. Но в голову ей пришел только довольно жуткий случай, произошедший прошлым летом.
Тогда годовалая Ида закатила скандал в разгар рабочего дня; вот-вот должен был прогреметь медный колокол. Помона быстро оглядывалась на извивающуюся в люльке младшую сестру и полоскала руки в тазу с водой: вязкая пена расползалась по самые плечи. Самонадеянно было думать, что ей удастся закончить уборку до начала учебных занятий. Для полной радости не хватало только сестры, штанишки которой тоже заполнились своеобразной радостью.
– Сейчас, Ида, сейчас…
Пены в тазу было столько, что казалось, будто она не мыла посуду, а месила тесто. Все попытки смыть ее заканчивались ничем, а от крика Иды можно было разве что попробовать в ней утопиться.
Но вдруг на кухне стал меркнуть свет. Помона обернулась, ожидая увидеть за окном наплывшую тучу, а заодно попробовать отвлечь на нее сестру. Но в доме, где были только она и Ида, свет старой звезды заслонил некто третий.
Помона обомлела. В оконный проем, под которым билась в истерике малышка, просунул огромную голову Страж.
Обычно Стражи не обращали на поселенцев, чьи дома охраняли, никакого внимания, если те не дрались и не рожали. Помона уже не могла вообразить вид из окна без фигуры со сцепленными за спиной руками, но, когда увидела обтянутую намордником животную голову в своем доме, ее парализовал страх.
Страж повернулся к Иде. Было поздно молить его дать ей, Помоне, еще минуту, чтобы ее успокоить. Он потерял терпение. И пришел сам.
Страж просунул широкие плечи глубже в оконный проем. Помона беспомощно хватала ртом воздух, глядя на то, как он нависает над люлькой, в паре дюймов от покрасневшего лица Иды. Два передних локона жестких бесцветных волос, которые обычно лежали на его плечах и груди, упали в кроватку. Ида почувствовала их тяжесть на своем животе и распахнула припухшие глаза.