Слуги Государевы
Шрифт:
На Москве долго понять не могли, что за болваны кумирных богов.
— Да это личины деревянные, на которые парики натягиваются для сбережения. Чтоб не мялись. — столяр один пояснил.
По началу хотели миром бунт решить. Послали посадского человека Кисельникова с увещеванием к народу:
— Пусть отстанут от возмутителей, главных заводчиков пришлют в Москву, чем прощение заслужат.
В Астрахани почесались, да и решили повинную отправить государю. Все свои притеснения в ней изложили. Головин
— Сами виноваты. В нас не без воров было.
На удивление царь согласился. Челобитчиков отпустили с наказом:
— Зачинщиков ничем не озлоблять, дать им жить на свободе и всяко тщится, чтоб лаской привлечь.
Но Астрахань раскололась. Митрополит Самсон к примирению призывал, а Яков Носов призывал к весне на Москву идти.
Тогда Шереметев с войсками двинулся на усмирение. Дав последний шанс мятежникам, фельдмаршал послал к ним сызранского посадского Данилу Бородулина. Носов туже песню завел про то, за что они здесь встали.
Бородулин ковш вина поднял и провозгласил:
— Дай Бог благочестивому государю многолетно и благополучно здравствовать!
Но круг взорвался. Стрелец московский Иван Луковников кричал:
— Какой он государь благочестивый, он полатынил всю нашу веру.
Другие орали также:
— Не сила Божия ему помогает, ересями он силен!
— Христианскую веру обругал!
— За его здоровье пить не будем!
— Идти до столицы, до родни его, до слободы немецкой и корень бы весь вывести!
— Все те ереси от еретика. От Меньшикова!
Не вышло разговора. Шереметев с войском подошел. Дали залп и бунтовщики разбежались. Двести человек повесили сразу, еще 365 — в Москве. Следствие шло два года и последние были казнены в конце ноября 1707 года — 30 человек обезглавливанием, 60 — повешением.
Вслед за Астраханью возмутились башкиры. Не спокойно было и на Дону. А тут еще и Август предал. Мир за спиной подписал со шведами. Союзничек хренов!
Что делать-то? Сидели с Головиным, головы ломали. Ведь попрется сщас Карл всей силищей своей против них одних. Надобно у Европы содействия просить. В переговорах мирных.
— На все пойдем! Окромя Санкт-Петербурга! — тут Петр был непреклонен.
С англичан начали. Матвееву в Лондон отписали:
— Как будет вам выгодно, когда Россия получит порты на Балтике. Товары-то наши быстрее к вам попадать будут, а значит и дешевле. Не так, как из Архангельска. Сильного флота держать на Балтике не будем. Только для охраны. А кроме того, в войне поможем вам. Тысяч тридцать войска дадим лучшего.
Матвеев ответил, что герцог Мальборо помочь может. Но за услуги свои, требует княжество ему подарить в России. Царь согласился:
— Киевское, Владимирское или Сибирское. На выбор. А также
Голландцам тоже пообещали войско выставить против французов. За содействие в мире. Те отмолчались.
Герцогу Евгению Савойскому, полководцу великому, предложили корону польскую, за помощь в борьбе со шведами. Тому понравилась идея, но переговоры затянулись.
Французам намекнули:
— Можем послать корпус вспомогательный против вас, а можем и не посылать. Посодействуйте в замирении с королем Карлом. — Пообещали.
Прусского посланника барона Кейзерлинга вызвали. О том же просить. А тут вот, незадача вышла сперва. Сидели царь Петр со своим другом и денщиком бывшим Александром Даниловычем и выпивали, Кейзерлинга поджидая. А тот, возьми и с порога ляпни:
— Хотел попросить вас, герр Питер, за брата пассии вашей прежней Анны Монс, ныне жены моей.
Ох и взбеленился царь. На мозоль его ревнивую наступили.
— Эта сука похотливая мне сначала с саксонцем изменяла, а теперь с этим спуталась. — подумал в ярости. Но сумел сперва сдержать себя. Просто ответил зло:
— Я для себя ее возвышал когда-то. Ты же соблазнил ее (не удержался царь!), ты и утруждайся заботами об ней и ее родственниках.
Кейзерлинг по глупости своей не понял настрой царский и продолжал, игриво платочком надушенным помахивая:
— Вот я и утруждаюсь, герр Питер.
Тут уж царь и не выдержал. Вскочил во весь рост свой огромный, да заорет как:
— Мне не надобно напоминать об этой суке паршивой!
И Меньшиков подскочил сбоку:
— Сука, она и есть сука. Скольких кобелей чрез себя пропустила. И меня, и царя и тебя, и других!
— Вон отсюдова! — заревел царь.
— Позвольте, как это? — не понял барон. — я ж посланник прусский!
— Дерьма ты кусок, а не посланник! — И по морде его, и по морде. А потом за шкирятник и с лестницы, да под зад пинком. Лети!
Утром пришел опять. Хмурый, синяк под глазом. Поклонился царю:
— Герр Питер, у вас было дело до меня? К вашим услугам. — То-то.
Но Карл XII был непреклонен. Посланник Франции Жан-Виктор де Безенваль завел было разговор:
— Царь Петр хотел бы де вступить в переговоры о мире.
Карл усмехнулся:
— Пусть сперва вернет все, что им завоевано, и разрушит город воздвигнутый на месте Ниеншанца. Да вознаградит нас за военные издержки.
Француз голос понизил:
— Петр готов все вернуть, за исключением Петербурга.
Король вздернул подбородок, руку положил на эфес:
— Если он ему так дорог, то пусть продолжает войну. А я скорее пожертвую последним своим жителем, чем оставлю Петербург.