Слуги паука 2. Пленники паука
Шрифт:
— Мама, как ты можешь! — Аниэла вспыхнула от стыда и возмущения, а Мелия, несмотря на то, что всего минуту назад ревела на плече у матери, не выдержала и рассмеялась.
— Я завтра пойду! — Старуха топнула ногой.— А ты мне его покажешь!
Глава четвертая
Если бы сознание, изгнанное черным снадобьем, не покинуло тела, то обладатель его обнаружил бы, что затекшие руки намертво закреплены в цепях, свисающих с потолка, а онемевшие ступни притянуты
Второе тело было точно так же сковано в десяти локтях справа, но разум его обладателя не дремал, а глаза на выражавшем полнейшее безразличие лице внимательно следили за тем, что происходило вокруг.
Цепи, растягивавшие конечности, жрец укоротил до предела — так ему было удобнее — и теперь сосредоточенно рисовал на теле несчастного загадочные знаки, понятные лишь посвященным в тайные знания. Рамсис уже и сам не помнил, как долго это длилось: окунувшись с головой в работу, он полностью отрешился от всего. Это был тяжелый, кропотливый труд. Магия не прощает небрежности, и это жрец Сета твердо усвоил с младых ногтей и на всю жизнь. Он знал, сколько неудач потерпели его предшественники из-за допущенных в самый ответственный момент неточностей.
Сегодня неудачи быть не должно. Не для того он потратил столько сил и столько лет, чтобы теперь в конце очередного, очень важного, этапа пути все пошло прахом, а ошибиться было очень просто.
Не только каждая часть тела, но и каждый орган, скрытый внутри него, надо скрупулезно описать, а это не просто. Когда вторая мерная свеча уже догорала, вся поверхность тела покрылась затейливым узором, придав коже необычный вид змеиной чешуи.
Наконец последний значок лег на свое, известное лишь жрецу, место, и Рамсис, устало разогнувшись, удовлетворенно осмотрел результат своего труда. Он несколько раз обошел закрепленное на растяжках тело, выискивая неточности, но все было сделано, как всегда, идеально.
Видя, что дело закончено и стигиец отошел к столу, чтобы смочить пересохшее горло вином, Хараг мрачно кивнул: чужое мастерство, даже когда оно не относилось к магии, всегда вызывало у него острое чувство зависти.
— Что теперь?
Стигиец ничего не ответил. Лишь поставил пустой бокал на стол и посмотрел на Харага взглядом, заставившим того прекратить расспросы.
Он еще раз медленно обошел вокруг, в последний раз проверяя, не упустил ли чего, потом взял со стены факел и ткнул им в висевшее тело, которое тут же вспыхнуло, словно то была кукла, набитая соломой, а не живой человек из плоти и крови.
Лишь теперь, в последний предсмертный миг, сознание вернулось, оглушив несчастного острой болью. Крик, полный ужаса и невыразимого страдания, ударил по ушам, и Рамсис, поморщившись, раздраженно крикнул:
— Молча, молча подыхай!
Крик смолк, и жрец тут же пожалел о своей несдержанности. Теперь творение его будет лишено голоса.
Глаза второго человека округлились, и лицо его впервые непроизвольно дрогнуло, когда он почувствовал холодное прикосновение страха, ибо понял, что теперь настал его черед, но чего ждать, не ведал.
Рамсис
Он знал действие этого колдовства и, не дожидаясь, пока жертва догорит, начал готовиться к следующему этапу. Подойдя к другому несчастному, он попробовал цепи и нашел их недостаточно натянутыми. Тогда он взялся за рукоять ворота, несколько провернув ее, зафиксировал в новом положении и повернулся ко второй жертве.
— Замри.
Это простое приказание было немедленно выполнено. Человеческое существо только что с ужасом взирало на факел, который уже догорел и осыпался теперь серым пеплом, но, едва прозвучал голос жреца, посмотрело на него и вдруг застыло, словно живая статуя, с ужасом осознавая, что не в силах не только шевельнуть, ни рукой, ни ногой или повернуть голову, но и даже просто отвести взгляд.
Лишь чувства по-прежнему жили в нем, и он ощутил, как что-то влажное, липкое и холодное медленно, равномерным слоем покрывает тело, наплывает на него, стремясь поглотить. Ощущение оказалось настолько омерзительным, что волосы на голове поднялись дыбом, но даже ни стона не вырвалось из плотно сомкнутых уст.
Рамсис обошел неподвижную фигуру, внимательно оглядывая ее тело, и удовлетворенно кивнул, не обнаружив ни одного пятнышка, не покрытого составом. Всё тело, начиная от макушки идеально выбритой головы и заканчивая стянутыми стальными браслетами ногами, стало грязно-зеленым от покрытого состава. Лишь глаза на равнодушной маске оставались живыми, и в них плескался страх.
Однако Рамсису не было дела до чувств жертвы. Он бережно собрал остатки пожранной пламенем плоти и начал посыпать облепленную неведомым Харагу составом фигуру. Пепел ложился таким ровным слоем, что казалось, будто омерзительно пахнувший состав на теле живой статуи сам притягивает буровато-серый порошок, не позволяя даже мельчайшим крупицам его упасть на пол.
После изнурительно долгого ожидания, когда Рамсис разберется с первым телом, Хараг приготовился к столь же длительному и нудному второму этапу, но эта часть работы заняла у стигийца несравненно меньше времени. Жрец Затха не успел даже толком рассмотреть все ее детали, а тело уже покрылось ровным слоем порошка.
Он вопросительно взглянул на своего сообщника.
— Конец, как я понимаю, будет тем же? — спросил он, и вопрос его породил дикий ужас в глазах несчастного.
— Ты, как всегда, проницателен.
Рамсис усмехнулся и некоторое время стоял перед растянутым в цепях телом, наслаждаясь страхом жертвы, и, когда зрачки бедняги расширились настолько, что глаза его стали черными, ткнул факелом в обращенное его колдовством в живой камень тело, и оно вспыхнуло так же мгновенно, как и первое. Но не тем ослепительным, яростным пламенем, что так скоро пожрало первую жертву, обратив ее в бурый порошок, а неярким, мертвенным, призрачно-зеленоватым огнем, какой можно иногда видеть на болоте, в местах, где нечисть, вызванная из его зловонных недр черным колдовством, выходит на поверхность для свершения своих гнусных дел.