Слуги света, воины тьмы
Шрифт:
Элиота вдруг замутило от мысли, что он будет выглядеть дураком. Но не отступать же… руку и сердце прекрасной девушки иначе не завоюешь… по крайней мере, так говорилось в книгах.
Он сел на табурет и взял в руки гитару. Сначала он собрался положить ее на плечо, как скрипку, но устоял перед этим инстинктивным порывом и, уложив инструмент на колени, сжал гриф левой рукой, как это делал бармен.
Он медленно и плавно провел пальцами по струнам.
Но звуки, словно живые, ускользали из-под его пальцев и не слушались.
Работники «Розового кролика» обернулись. Бармен и официантка нахмурились.
Элиот покраснел. Испарина выступила на его шее и руках. Только этого не хватало. Потные руки — значит, еще сложнее будет управляться со струнами. Он посмотрел на собственные пальцы, и вдруг словно пелена спала с его глаз.
Он мог сделать это, как смог играть на скрипке.
Но прежде чем пытаться подражать Луи, он наблюдал, как тот играет на Леди Заре, всю мелодию от начала до конца, а тут он всего-то видел, как бармен взял несколько аккордов на гитаре.
Элиот разместил пальцы на грифе и снова тронул струны. Лучше не стало. Все выглядело так, словно он впервые держал в руках инструмент.
Мальчик чувствовал, как нарастает раздражение посетителей, и у него по коже побежали мурашки. Краем глаза он заметил, что бармен положил на стойку полотенце и направился к сцене. Элиот не смотрел на Джулию, но понимал: она, должно быть гадает, стоило ли приходить сюда с таким идиотом… может быть, она даже успела потихоньку уйти.
Пальцы у Элиота словно сделались деревянными, мышцы дрожали, будто желе, в голове было пусто. Неужели он когда-то умел играть? Да и играл ли он — может, это был сон? Или мечта?
Нет. Он играл. Он умел играть. И он будет играть.
Элиот вдруг почувствовал, что он совершенно один. Ни сцены, ни кафе «Розовый кролик», только они гитара — где-то в темноте, перед совершенно другими зрителями, которые ждали, слушали и трепетали от нетерпения. На него смотрели звезды и ночная тьма.
Вселенная затаила дыхание.
Одна верная нота. Только одна. Для начала. Это все, что ему было нужно.
Его указательный палец прикоснулся к первой струне, большой палец тронул басовую.
Звук получился чистым, идеальным и целиком принадлежал ему. Звук прокатился по темноте, отлетел эхом от какого-то препятствия и вернулся. Элиот ощутил пространство и время, огромные пустынные коридоры судьбы, расходившиеся во все стороны от того места, где находился он.
Он взял еще несколько нот — плавно, без усилия. Это была самая первая мелодия, которую он выучил, детская песенка, «Суета земная».
В его воображении ее пел детский хор.
Быстро-быстро мчится жизни хоровод. Мигом пролетают день, неделя, год. Детство золотое, юность, зрелость, старость. Только горстка пепла от тебя осталась.Руки Элиота задвигались быстрее, пальцы сами начали брать аккорды. Музыка пронизывала его насквозь, вибрировала внутри его и передавалась сцене и зрителям.
Элиот открыл глаза.
Бармен замер на месте с раскрытым ртом. Все посетители уставились на Элиота как зачарованные. Джулия смотрела на него широко открытыми глазами.
Подумав о
Элиот встретился взглядом с Джулией.
Все ее существо раскрылось перед ним, и он читал ее душу так же легко, как ноты на полях тома «Mythica Improbiba». Джулия была сладкой, как мед, и совершенной, но только на поверхности, а в глубине таились тьма, печаль и боль.
Элиот перешел на минор и нашел внутри Джулии новые фразы, исходящие из ее сердца, похожие на обратное развитие мелодии детской песенки. Он брал басовые аккорды — такие низкие, что они скорее ощущались, нежели слышались.
Песня Джулии словно жаждала освобождения от боли. Ноты раскачивались и соединялись между собой. Руку Элиота начало покалывать, но он удержался от желания почесаться. Он продолжал играть, он следовал по спирали трагедии и сожаления в скопление теней, пока музыка не завершилась пульсацией сердцебиения, и эти ноты растаяли, превратились в ничто — юное, сильное сердце разбилось.
На потолочные окна набежала тень, что-то застучало по крыше.
Но никто не обращал на это внимания. Глаза слушателей увлажнились, а у Джулии слезы побежали по щекам. Все сидели неподвижно.
Но ее песня не могла закончиться подобным образом. Получилось, будто она умерла.
Этого Элиот не мог позволить.
Музыка принадлежала ему, он управлял ею — а не она им.
Он заиграл мелодию так, словно она возвращалась назад, он воскресил сердцебиение. Сначала оно зазвучало робко, потом сильнее, и через минорные аккорды, через сложную смену гармонии, которая далась Элиоту очень нелегко, он возвратился к нежности и свету, к невинному счастью, с которого все началось.
Джулия заморгала и утерла слезы. Она улыбнулась. Это была не заказная улыбка в сто ватт. Это была настоящая улыбка. Не кокетливая, не напускная, а радостная. И она предназначалась только Элиоту.
Он закончил аккордом, звучавшим в детской песенке, в котором слышалась… надежда.
За потолочными окнами снова появилось солнце.
Элиот прижал ладонь к стальным струнам, чтобы остановить их настойчивую вибрацию.
Мир, похоже, снова стал самым обычным.
Посетители кафе зааплодировали, затопали ногами, а потом вскочили и устроили овацию. [57]
Раньше никто никогда не аплодировал ничему, что делал Элиот. Это было даже лучше, чем играть. Почти.
57
Когда жители Дель-Сомбры, уцелевшие после пожара, впоследствии были подвергнуты допросу, многие вспоминали публичное выступление Элиота Поста за несколько дней до пожара и говорили о том, как сильно он переменился. Выступление его они характеризовали как не слишком профессиональное, но единодушно утверждали, что более искренней музыки, идущей от самого сердца, они не слышали никогда. Многие говорили: «С ним словно пели ангелы». (Боги первого и двадцать первого века. Том 11. Мифология семейства Пост. Изд. 8: Zypheron Press Ltd.)