Слуги тьмы. И мне будет тепло
Шрифт:
— Сдавайтесь! — раздался над головами мысленный приказ.
— Как бы не так! — откликнулся сверху голос пера Рамано, старшего священника. Трое его помощников окружили начальника, готовые вступить в завязавшуюся ментальную битву. Шансы были приблизительно равные. Тем более если учесть расстояние, разделявшее противников. Нападать будет много сложнее, чем защищаться.
Слуги Нечистого ударили одновременно. Но этого удара ждали. Общий, тщательно сплетенный щит, встретил поток вражеской энергии, заглушил, смешал, превратив из беспрекословного приказа в обычный, привычный уху шум. Следующий выпад был уж совсем грубый. Не так просто заставить умереть
И потому, прикрываясь от второго, сильного, но, в общем-то, неопасного удара, священники пропустили третий. Рамано свалился на землю, схватившись руками за живот. Долгая судорога вывернула управителя наизнанку, его вырвало, один раз, другой, третий…
Какая малость, легкое раздражение рвотного центра… Это даже не вмешательство, нет. Достаточно немного усилить ощущение от обычного глотка. Но этого хватило, чтобы все четверо защитников поселка катались по траве, безнадежно пытаясь сдержать рвущийся наружу желудок. Хорошо хоть, что ментальный щит, созданный годами упорных тренировок, существовал скорее на уровне подсознания — даже у спящего киллмена, а уж тем более у священника-заклинателя, невозможно прочесть мысли.
Слуга Нечистого шагнул к частоколу, усиливая воздействие. Новая, еще более мучительная судорога скрутила священника. Перед глазами поплыло, словно он перебрал сока гигантского трюфеля, почти невесомое тело непослушно зашевелилось, и тут же скорчилось, выворачиваясь наизнанку.
До дубового частокола оставалась никак не меньше трехсот ярдов, и все-таки длинная, почти не оперенная стрела, в стремительно-бесшумном полете дотянулась до закутанной в плащ фигуры, ударила в грудь, сбивая адепта на землю.
Когда рвота, наконец, прекратилась, Рамано лежал почти без сознания. Время от времени по телу прокатывался запоздалый спазм, и тогда священник жалобно стонал и переворачивался на бок. Подбежавшие женщины помогли управителю подняться, вытерли лицо и одежду мокрым полотенцем.
Когда священник смог забраться на стену, отряд лемутов уже скрылся в тайге. Оставшись в одиночестве, слуга Нечистого не решился продолжить штурм.
Следующие два дня жители провели за крепкими бревнами частокола, ожидая возвращения разведчиков. Наконец воротились посланные за лемутским отрядом киллмены. Люди-крысы быстро, не останавливаясь даже ради еды, уходили на север. А еще через три дня у стен поселка появилась пятерка Сагеная.
Смерть адепта темного братства, конечно, радостная весть, но вот крупный отряд, обгонявший на несколько дней караван… Сагенай восстановил перед глазами образ карты, пригляделся, рассматривая дальнейший путь. Ну конечно, впереди в каких-то полутора неделях пути начинались горы. Священник представил узкое ущелье и поток камней, стремительно стекающий на мечущихся в панике лорсов. Вообразил на миг раздавленных, перемолотых людей и холодное презрительное лицо Нечистого, разглядел, как тот медленно шагает по пыльной дороге, стараясь не запачкать край длинного черного плаща.
Видениям, также как и приметам, Сагенай доверял. Попрощавшись с пером Рамано и выспросив самую короткую дорогу, пятерка киллменов отправилась в путь. На тракт маленький отряд вышел почти одновременно с караваном. Пыльное облако зависло впереди, всего в какой-то миле. Вот только двигался основной отряд куда быстрее пешего
Мыслесвязь Сагенай применять испугался — Нечистый мог почувствовать разговор. И пришлось, скинув на землю котомки с едой, мчаться во весь опор, догоняя длинноногих лорсов. Слава богу, что через полчаса в караване кто-то заметил пятерых бегущих людей — отряд остановился, около десятка всадников галопом двинулись навстречу.
В караване оказались и запасные лорсы, и еда, и даже довольно точная карта. Как-то само собой получилось, что Сагенай оказался старшим в отряде. Остальные священники молчаливо признали его право раздавать приказы — сейчас Сагенай был самый осведомленный из всех, и значит именно он должен решать и командовать.
Весь оставшийся путь отряд промчался практически галопом. И если бы не телеги, изрядно тормозившие караван, к ущелью они добрались бы раньше Нечистого. Но медлительный обоз нельзя было бросить — вряд ли в небольшой Слаузе найдется столько телег, и потому приходилось все время сдерживать нетерпеливых лорсов и поджидать плетущиеся позади колымаги.
К ущелью Сагенай подъезжал в полной боевой готовности. Командиры пятерок — тоже священники-заклинатели второго уровня, сосредоточенно готовились к бою, укрепляли ментальный щит, наученные горьким опытом блокировали все жизненно важные центры. Одному адепту нечистого не справиться с таким воинством. Вот только многотонной каменной глыбе совершенно наплевать на ментальный щит…
Увидев Малейна, Сагенай мгновение стоял в растерянности, а затем радостная волна затопила сердце и разум. Бой, первый бой в его жизни, не состоялся. И молодой священник был искренне рад этому. Ему никогда не нравилось убивать, но еще больше, он боялся, что погибнет кто-то из его подчиненных. Как он сможет разговаривать с их матерьми и вдовами, потом, когда вернется в Мельт? А ведь они спросят, обязательно спросят. Даже если никто из них не проронит ни слова — все равно, натренированный разум услышит несказанное. И никакая радость победы не заглушит терпкую горечь их скорби.
В Слаузе отряд задержался на несколько дней. Надо было дождаться две оставшиеся пятерки, одна из которых шла берегом океана, а вторая пробиралась почти у самого подножья западных гор. Кроме того, усталым людям было необходимо отдохнуть и наконец-то расслабиться от постоянного напряжения, почти незаметного в походе, но все-таки выматывающего силы и душу.
Ну а последним, хотя и не столь важным аргументом, был весенний фестиваль. Почти по всей Канде свадьбы играли осенью, когда собран урожай, и можно наконец-то отдохнуть от тяжелых земляных работ. Но в рыбацких поселках свадьбы играли в начале лета. После того, как на нерест проходили косяки сельди и тунца. Потом, осенью, рыба пойдет обратно, и снова в поселке будет не до свадебных игр. Но сейчас, когда ночами светло, а сердце дурманит густой запах сирени, не было ничего важнее любви.
Приготовления к фестивалю начались рано утром. Задымились очаги, белесый дым от десятков печек струился ввысь, к синему безоблачному небу. Стояло полное безветрие, и казалось, что сам Всевышний протянул к поселку свои полупрозрачные пальцы.
Главное действо должно было начаться после полудня, как только спадет дневная жара. Сразу после сытного обеда группа ребятишек, постукивая в костяные барабанчики, начала обегать дома. Малышня стучала в дверь, радостно тараторила все, что знала о празднике, и, подхватив честно заслуженное угощение, вприпрыжку убегали к следующему дому.