Слуги тьмы. И мне будет тепло
Шрифт:
Начинало темнеть. В теплом летнем воздухе пахло дымом, рыбой и соленой водой. Малейн сидел рядом с костром, внимательно слушая сморщенного, почти полностью облысевшего старца. Рядом два десятка жилистых мужиков перетягивали на спор канат — победившему доставалась новая сеть из черного волоса.
Хриплый крик рога взбудоражил поселок. Старик-рассказчик замолк, худые, покрытые дряблой кожей руки задрожали. Старый рыбак скривился, левой рукой ухватился за нательный крестик, а правой начал быстро-быстро креститься. Эдвард добежал до дома, сорвал со стены секиру
— Да это же наши! — крикнул Эдвард в суетливую толпу. От стойл к воротам уже проталкивался широкоплечий Андрес, ведя за собой пару лорсов. А следом, с трудом сдерживая взбудораженных скакунов, вышагивал Кивин. Малейн спустился с вышки, вскочил в удобное седло и, подстегнув лорса мысленным приказом, помчался вперед.
Утренний туман плотным слоем висел над молодой травой, мелкими каплями оседал на разогретой шкуре лорсов, заползал под одежду, выстуживая запасенное за ночь тепло. Густой влажный воздух не пропускал звуков, ватной пробкой забивал уши. Время от времени Малейн подымался в стременах и оглядывал сверху зыбкий молочный океан.
Караван уже вторую неделю двигался вдоль берега. Даже сейчас, в оглушающей тишине тумана, Эдварду слышался плеск волн. Где-то рядом, разбрызгивая хлопья холодной мягкой пены, вода набегает на пляж, отступает, перекатывая мелкие камушки и раковины, кружит в водоворотах буро-зеленые водоросли.
Шуршит под ногами лорсов мелкий мокрый песок, покачиваются в седлах невыспавшиеся киллмены. В нескольких ярдах позади поскрипывает колесо телеги. Кажется, что звук качается, словно старинный бронзовый маятник — то ближе, совсем рядом, в дюйме от уха, а то совсем далеко, за много миль.
Эдвард обогнал посапывающего Андреса. Приземистый киллмен спал, обняв умного лорса за мощную бородатую шею. Зверь время от времени скашивал овальный коричневый глаз и носом поправлял сползающего всадника. Малейн приподнялся в седле, вынырнув из туманного киселя, и присвистнул от удивления. Впереди, почти невидимый в слабом свете невзошедшего солнца, возвышался заброшенный город. Кенбри, как его назвал пер Струба. Обломанными зубами царапали белесое небо высотные дома, чернели оттянутые наконечники шпилей.
Малейн попридержал лорса, пропуская караван. Фигуры появлялись из тумана, мир на мгновение оживал, принося звуки и цвета. Затем всадник или телега снова скрывались в молочной завесе. В самом конце отряда, облокотившись о широкий затылок лорса, ехал Сагенай. Молодой священник о чем-то крепко задумался. Узкое лицо подрагивало, левый глаз был прикрыт, а правый безучастно рассматривал серебряный перстень на большом пальце.
— Город уже виден, — Малейн подтолкнул лорса, и тот, негромко фыркнув, двинулся вперед.
— Это замечательно, — негромко отозвался Сагенай. Голос его был какой-то серый, безвкусный.
— Что-то не так? — подозрительно спросил Малейн.
— Да, — сухо откликнулся
— И что? — обеспокоенно спросил Эдвард.
— Я вытянул только один символ. У него выпал. — Сагенай протянул Малейну кулак. Через силу разжал. На ладони пригрелся крошечный костяной шарик, совершенно белый и поразительно яркий.
Символ смерти.
Кенбри был на удивление чист. Еще за несколько миль Эдвард стал присматриваться, пытаясь углядеть чуть видимое голубое свечение — признак радиации. Но и старая, заросшая травой дорога и хмурые бетонные бункера, даже не думали излучать. Двигался отряд медленно. Хрустело под ногами битое стекло, время от времени приходилось разбирать небольшие завалы. Старый бетон крошился под руками, стены зданий заросли лиловой плесенью и цепкими ползучими лианами.
Ятамо, странный желтолицый, так и не смог вспомнить, где именно находился драгоценный хрусталь. Все здания в его памяти слились, превратившись в единый серый монолит.
Разведчики осматривали дома, обходили выгоревшие комнаты, по веревкам забирались на верхние этажи. Обратно лазутчики возвращались с сияющим блеском в глазах, волоча куски медных труб или серебристое стекло разбитых кинескопов.
Малейн ругался, выбрасывал ненужные вещи, и отряд по черепашьи, но все же двигался к городу. До тех пор, пока дорогу не преградило рухнувшее здание. Проржавевшая арматура, зеленые, покрытые мхом груды кирпича, влажный бетон смешались, превратившись в неприступную баррикаду. Телеги вместе с лорсами и пятеркой сторожей остались перед завалом, а остальной отряд, спешившись, продолжил путь внутрь покинутого города.
Кенбри жил. Оставшись без людей улицы недолго скучали от одиночества. Спустя какую-то сотню лет деревья, мох и трава захватили сдавшиеся без боя здания, победным маршем прошлись по пустым проспектам, заняли широкую центральную площадь. А вслед за растениями вернулись животные. Уже несколько раз отряду приходилось отбиваться от одичавших и неприятно подросших кошек.
Полосатые твари охотились стаей. В полнейшей тишине хищники окружали людей, а потом, словно по команде, бросались вперед. Свистели стрелы, тяжелые рукоятки пик с треском разбивали головы, ломали тонкие ноги, хрупкие позвоночники. Малейн больше не высылал вперед разведчиков — в каждый новый дом отряд заходил целиком.
Так продолжалось довольно долго. Один пустой дом оставался позади, впереди маячил следующий. А потом Малейну послышался шелест. Словно кто-то очень большой идет, пошаркивая, к нему. Эдвард огляделся. Начинало вечереть, и город окрасился в мрачные тона. Темнели груды камня, манили черные провалы. В воздухе появился запах муската. Тонкий, бесплотный, он слегка кружил голову, затягивал.
Кошки, пронзительно мяукая, отступили. Вожак, тощий, облезлый, выгнул спину и оглушительно заорал, словно вызывая кого-то на бой. Малейн перехватил секиру поудобней, огляделся, всматриваясь в темнеющие просеки улиц.