Слушатель
Шрифт:
Она покорила их, — подумал Партлоу. — Теперь никто не потребует вернуть свои деньги, несмотря ни на что.
— А вот и наш доктор Ханикатт! — произнесла красотка с вызовом, и в ее голосе мелькнула твердость.
Мужчина, шествующий по центральному проходу, шаткой походкой, был явно пьян в стельку. Джон Партлоу с большим удивлением приподнял брови, когда седобородый так называемый доктор в сером костюме, жилете и черной бабочке споткнулся о свои собственные двухцветные туфли. Казалось, это шествие длилось вечно, однако, нетрезвый просветитель вечера, наконец, добрался до двери с правой стороны от сцены и попытался взяться за ее ручку. Попытка эта успехом не увенчалась: ручка ускользала от него, словно живой сом, покрытый моторным маслом.
— Давайте же, доктор! — подбодрила его блондинка. Возможно, она и старалась говорить
Наконец, кто-то встал, чтобы помочь доктору, но Ханикатт методом проб и ошибок сумел-таки открыть дверь. Он повернулся, чтобы отвесить театральный поклон зрителям, наслаждавшимся этим зрелищем, как гончая собака наслаждается охотой на енота, и тут Джон Партлоу распознал в этом человеке то, кем он являлся на самом деле. Это был живой труп мошенника, которым он, быть может, был в молодости — лет сорок тому назад. Возможно, он даже имел репутацию успешного афериста с актерскими умениями и сценическим мастерством, потому что даже в таком дерьмовом состоянии он достойно нес костюм и лицо своего образа.
Глядя на Ханикатта, Джон Партлоу невольно задумался о том, что такой закат ожидает каждого мошенника: потеря остроумия и сноровки, которые неминуемо ведут к беспробудному пьянству. В конце пути мошенник налегает на бутылку, потому что понимает, что его Заветная Мечта трепыхается в остатках жизни только там, на дне сосуда с пойлом — в трезвой реальности ее уже нет, а без Заветной Мечты жизнь представляется совершенно невыносимой. Джон Партлоу, сидя в этом прокуренном зале, осознавал сию печальную правду так же ясно, как то, что дни дока Ханикатта сочтены. Этот пьяница вынужден был влачить жалкое существование, и он, наверняка, понимал, что сама идея лекций о «Правде жизни» была столь же никчемной, сколь и он сам.
А вот у Джинджер ЛаФранс потенциал был. Она знала, что делать и как использовать свое тело, чтобы привлечь внимание. Пожалуй, за последнее время она была самым успешным приобретением Ханикатта — настолько успешным, что сама понимала это. А еще… видимо, она пробыла с ним достаточно долго, чтобы всерьез устать от него.
Тем временем Ханикатт вытянулся на сцене в полный рост. Надо думать, он стремился продемонстрировать гордую осанку и твердую стойку, но производил такое впечатление, будто ноги его вот-вот подломятся. Его полностью поседевшие волосы яростно требовали расчески, а разросшиеся кусты бровей молили о том, чтобы их постригли. Заняв свое место за трибуной, док кивнул Джинджер, она приблизилась, отдала ему указку и плавно скользнула к доске, а Ханикатт обратился к зрителям невнятным голосом, пропитанным чертовым виски, но все еще достаточно сильным, чтобы разноситься среди стропил:
— Господа! Вы умные и храбрые жители… — здесь возникла небольшая заминка. Видимо, он запамятовал, в каком именно городе они находились. — Стоунфилда! — продолжил он. — Я говорю «умные», потому что вы пришли сюда, чтобы узнать правду жизни, и «смелые», потому что, уверен, вы явились сюда вопреки любым попыткам вас удержать! Но с теми знаниями, что вы обретете здесь, вы сможете смело вернуться в свои дома и — позвольте мне это утверждать — заработать вечную благодарность своих жен за то, что пришли сюда сегодня вечером! Потому что теперь вы будете волновать своих жен с обновленной энергией и мастерством. И если двадцать пять центов оказались огромными расходами для некоторых из вас сегодня вечером, то, будьте уверены, вы приобретете здесь чувство, что вы обогатились как короли, которыми вы, безусловно, станете для своих жен в ваших спальнях отныне и впредь! А теперь, в первую очередь, давайте… — казалось, на несколько секунд он снова растерялся: его губы шевелились, но с них не срывалось ни звука, а в его глазах блеснула паника. Затем он снова пришел в себя, и момент замешательства миновал. — Давайте продемонстрируем нашу признательность моей милой ассистентке мисс Джинджер ЛаФранс, и я уверен, что вы, ребята, хотели бы порадовать ее продолжительными аплодисментами!
Джон Партлоу присоединился к аплодисментам, но большая их часть предназначалась выступлению Ханикатта. Даже находясь в такой степени под кайфом, старый док придерживался своей речи. Скорее всего, он настолько часто произносил ее со сцены, что мог вещать хоть при полной потере
После аплодисментов началось настоящее шоу, и Джон Партлоу с интересом наблюдал за тем, как двое аферистов приступили к работе. Шоу состояло из болтовни Ханикатта о «семейных практиках» на высокопарном жаргоне, в то время как Джинджер, используя желтый мел, рисовала на доске для наглядности грязные картинки. В выступлении Ханикатта настолько часто требовалось изображение полового члена, грудей и влагалища, что женщина набрасывала их, стирала, а затем снова рисовала, сопровождая это все довольно дразнящими движениями бедер. Джон Партлоу отметил, что каждый ее новый рисунок делал пенис и женские буфера все более крупными, а влагалище более вместительным. Красноречивое молчание мужланов на зрительских местах давало понять, что ее сообщения бьют точно в цель — ниже поясов. Это продолжалось около двадцати увлекательных минут. Выступление дока несколько раз прерывалось, и он, казалось, терял нить, но женщина слегка ему подыгрывала, и через несколько секунд он продолжал с того места, на котором остановился. Затем Ханикатт переключил передачу, и началась настоящая вульгарность, включавшая в себя словесное описание картин того, что творится в мексиканской Тихуане из-за Шпанской мушки [10] , которую можно купить в том печально известном городке у любого секс-врача, а Джинджер тем временем рисовала на доске все более и более крупные эрегированные члены.
10
Шпанская мушка — вид жесткокрылых из семейства жуков-нарывников, с почти сердцевидной головой и выпуклыми гибкими длинными золотисто-зелёными надкрыльями. Препараты на основе этих жуков до XX века широко использовались для повышения потенции и в качестве афродизиаков, хотя даже в малых дозах оказывают отрицательное воздействие на почки, печень, желудочно-кишечный тракт и на центральную нервную систему. Запах препаратов своеобразный, мышиный, вкус неприятный, остро-жгучий.
К концу всего этого действа Джон Партлоу едва мог скрестить ноги, и если бы он не знал наверняка настоящей правды жизни, то подумал бы, что Шпанская мушка была величайшим изобретением для мужчин со времен Евы. Для него не стало сюрпризом, что Джинджер открыла картонную коробку и с сексуальным обаянием и похотливой улыбкой стала демонстрировать мужланам флаконы эликсира «Удовольствие Тихуаны», продающиеся по доллару за пузырек.
Джон Партлоу сидел и смотрел, как мужчины рвутся на сцену с деньгами в руках. Они стремились не только заполучить препарат, вызывающий сомнительный результат — коричневая жидкость в пузырьках, вероятно, была всего лишь испорченной колой с добавлением небольшого количества кокаина — но и хотели заставить женщину посмотреть им в глаза с той же тлеющей лихорадочной страстью, которую она источала на сцене. А еще они хотели вдохнуть ее запах и прикоснуться к ее Имбирной плоти [11] . Пусть далеко не все зрители могли позволить себе потратить доллар за флакон, большинство все же пошло на этот шаг — возможно, потратив последние деньги. Джон Партлоу понял, что Джинджер и Док собирались срубить еще тридцать баксов за вечер, что в целом выходило уже неплохо.
11
Игра слов. «Джинджер» в переводе с английского означает «имбирь».
Затем для подельников настала самая сложная часть: замести следы в аудитории, после чего они могли собрать вещички и уносить ноги из города. Джинджер так хорошо выполняла свою работу, что все одетые в комбинезоны фермеры, стоящие в очереди с флаконами эликсира «Удовольствие Тихуаны» в лапах, думали, что они были в одном плевке табака от того, чтобы заполучить разодетую в красное платье распутницу в качестве легкой добычи. Они улыбались, как маленькие мальчики, и причмокивали леденцами их грязных фантазий. Некоторые из них продолжали заигрывать с Джинджер, в то время как она запаковывала картонную коробку для переезда, а Док пытался сосредоточиться на подсчете наличных денег. Тут-то Джон Партлоу и увидел для себя возможность. Он быстро поднялся на сцену и громко сказал:
— Джинджер, дорогая? Тебе нужна помощь? Мне кажется, муж должен протянуть руку помощи, а не просто сидеть на месте и наблюдать, как работает его жена.
Она и бровью не повела.
— Да, детка, — ответила она, окинув его быстрым оценивающим взглядом. — Если сможешь отнести это в машину, и все будет в ажуре.
Джон Партлоу кивнул.
В ажуре, — повторил он про себя. Жаргон в аферах, обозначающий момент, когда пора рвать когти от облапошенных неудачников.