Служанка арендатора
Шрифт:
– Я на этом не успокоилась и пошла в комнату старой больной дамы, но когда я спросила, куда девалась та девушка, которую я часто видела за полевыми работами на мызе, я испугалась! Старушка побледнела и отвернулась к стене, а судья побагровел и посмотрел на меня так, словно хотел съесть меня. Заикаясь на каждом слове, он сказал: „Та ушла, совсем ушла, разумеется. Не думаете ли вы, моя милая, что я буду кормить двух воровок теперь, когда мое хозяйство остановилось?…“ Ясно, господин Маркус, что они не без причины отказали служанке,
Едва дождавшись конца болтовни Грибель, Маркус поспешил на мызу. Дорогой он внимательно оглядывался, не покажется ли где на лугу белый головной платок, но нигде не видно было ни души.
Темные облака уже надвинулись ближе, и молодой помещик быстро направился через малиновые кусты во двор.
Шпиц лениво залаял, из дома слышалась ворчливая брань, и Маркус вошел в сени, где увидел судью. Он с трудом запирал дверцы шкафа с провизией и, увидев помещика, ответил на его приветствие и сказал, опуская в карман ключ от шкафа:
– Представьте, в открытом шкафу лежит превосходная колбаса и отличная ветчина. Превосходная находка для негодяев и воришек, которые бродят вокруг мызы. Поскорее приходила бы племянница, она наведет порядок…
– Разве вам не может помочь служанка?
– Да она всего два часа в доме.
– Я говорю о вашей прежней служанке.
Судья смутился и, сунув в рот чубук трубки, невнятно пробормотал:
– Той больше нет, она ушла совсем!… Но входите, пожалуйста, в дом, господин Маркус, жена будет очень рада видеть вас, да и мне хотелось бы поговорить с вами…
– Скажите, куда ушла девушка? – вежливо, но настойчиво прервал его помещик.
– Сударь, это странный вопрос для меня, – заволновался судья. – Я привык оплачивать уходящей от меня прислуге жалованье и – баста! Меня не интересовало, найдет ли она другое место, или будет цыганить по свету!
– А ваша племянница, которая привезла эту девушку, согласна была с ее внезапным увольнением?
Лицо старика опять побагровело.
– Моя племянница? – медленно повторил он. – Мнения женщин я не спрашиваю, хозяин в доме – я! И не довольно ли говорить о таких пустяках, господин Маркус?
– Извините, господин судья, но эти „пустяки“ интересуют меня! – заявил помещик. – И если вам безразлична судьба той девушки, которая в зной прилежно работала для вас на поле, то я буду аппелировать к чувству справедливости ваших дам!
Маркус направился к двери, ведущей в комнаты, но смущенный старик испуганно заступил ему дорогу.
– Сударь, вы не в своем уме, – сказал он, удерживая гостя. – Вы хотите взволновать мою бедную больную жену своими расспросами? Вся эта история уже дело решенное и ни к чему возбуждать ее. Скажите, пожалуйста, стоит ли поднимать тревогу из-за девушки, которая как тень прошла через наш дом и больше для нас не существует…
– Даже и для фрейлейн Франц, для которой она была
– Боже мой! – воскликнул судья, с недоумением глядя на собеседника. – Кто же сплел вам эту сказку?
– Сама девушка.
– Что-о? Тысяча чертей! – завопил судья. – Она с вами разговаривала?
– Да.
– И она, действительно, сказала вам, что прислуживает моей племяннице? – спросил старик, и лицо его осветилось загадочной улыбкой.
– Да, я все это слышал от нее самой.
– Вот оно что! Итак, значит, „горничная“! – хихикнул старик, пожимая плечами. – Я этого не знал, конечно, и моей племяннице теперь придется обходиться самой, пока она опять не вступит в свет. Когда же вернется мой золотой мальчик, все пойдет иначе, сударь! Он не позволит ей больше служить, хотя бы она жила и при дворе!
Маркус, не желая слушать дальше болтовню старого хвастунишки, надел шляпу, поклонился и вышел из дома.
18.
Судья подошел к окну и крикнул:
– Сударь, если вы встретите молодую даму в шляпе с серой вуалью, гоните ее на мызу, иначе она промокнет! Да и вам надо спешить, дождь может хлынуть каждую минуту. У нее проклятая страсть к цветам, – прибавил судья. – А мы, старики, сиди дома и беспокойся!
На губах Маркуса мелькнула злобная улыбка…
Только бы встретить ему прекрасную племянницу судьи! Он не только не погнал бы ее домой, напротив, загородил бы ей дорогу и заставил бы отвечать даже под грозой и проливным дождем.
Когда девушку прогнали с мызы, ясно, что она поспешила в домик лесничего. Судья тоже сказал что-то о цыганщине, не вернулась ли она в табор?
Маркус оглянулся: не видно ли где под деревьями тонкой струйки дыма от костра, над которым висит котелок этого кочующего народа? И тут же усмехнулся, подумав, что кто потерпел бы цыганский табор в культивированном лесу его светлости.
„Нет, эта стыдливая, гордая и мужественная девушка не может жить в лесу среди диких плутоватых мужчин и старух, похожих на ведьм!“ – подумал Маркус и ускорил шаги, спеша к домику лесничего. Там все должно разъясниться, и если девушка уехала, он пойдет, куда глаза глядят, пока не разыщет ее.
Лучи солнца, золотившие верхушки буков, исчезли, и лес стоял темный и мрачный под надвигающимися грозовыми тучами.
Добравшись до кустов, Маркус замер в отдалении и был до крайности удивлен тем, что увидел.
Из дверей дома лесничего вышел человек, которого он уже видел ночью, и сел на лошадь, подведенную ему лесником. При дневном свете исчезли все дикие предположения: статный господин с седыми волосами, в сером летнем пальто и замшевых перчатках, никак не мог быть представителем цыганской шайки. Сев на лошадь, он поехал крупной рысью, лесничий пошел рядом с ним, а Дакс помчался вперед.