Служба без опасности. Последний шанс палача

Возный Сергей

– Ну что… полковник, дырку для ордена сделал?

– С закруткой на спине. Для орденов, Глеб, есть специальные люди, которые тянут самый сложный участок работы – руководят. Мы, охотничьи собаки, работаем за миску похлебки.

На «ты» перешли с первых дней, незаметно как-то. Два мужика, успевших повидать кой-чего в жизни и успешно разошедшихся краями на узкой тропе. Не враги и не друзья.

– И что, так вот за мной и шел? От самого Златогорья?

– Так и шел. В Новосибе, правда, потерял, оттуда вы грамотно сорвались. Благодари моё верховое чутье, а то загнулся бы в подвале,

такой шустрый.

– А в столице как нашел? Маяк прицепил на спину?

– С врагом тебе повезло, - отозвался майор загадочно. – Слишком засвеченный тип, еще с молодости. Таких без пригляду не оставляют.

– Большой Брат следит за вами! – оскалился Глеб, выбивая из пачки вторую. – Дай угадаю… со шпиёнами терся Максимка, да? Был бы обычный жулик, жил бы ровно и счастливо, а тут гнилые связи сгубили. Поделом козлу – не сдавай Родину проклятым буржуинам! Только ведь бестолку всё.

– Это почему?

– Отпустите вы его. Рано или поздно будет звонок от большущих людей, и придется вам откозырять.

– Да были уже звонки, - поморщился Гайтанов, будто луковицу разжевал. – И звонки, и визиты, и истерики. Только ведь всё в этой жизни относительно. Сегодня люди большущие, а завтра ниже плинтуса. Понимаешь, о чем я?

– Слегка.

– Скоро поймешь, - успокоил майор, глянув на часы. – Скоро, Глеб, начнутся у вас в столице глобальные перемены, и кое-кто будет больно падать. А Максимка твой на этом жизнеутверждающем фоне получит за себя и за того парня. Можешь о нем забыть.

– Буду попытаться, - улыбка Глеба вышла похожей на гримасу. Почти как у Гайтанова. Стоят вот так двое мужчин-победителей, а вместо радости на лицах не понять что.

– Когда назад планируешь?

– В Златогорье? Это, Глеб, знают только высшие силы с красивыми погонами, а нам все равно, где пахать. Решил отчалить со мной?

– Не-а. Я, может, дурной, но попробую еще разок подняться на ноги, здесь. Такой, знаешь, занятный ванька-встанька. Они меня всю жизнь бьют, а я поднимаюсь. Предают, суки, кидают, а я всё верю людям! Даже Макса придушить не смог, духу не хватило. Слабею, что ли?

– Человеком становишься, - ответил майор спокойно, но с непостижимой уверенностью. – Чем старше, тем трудней забирать жизнь, а к старости вообще все гуманисты.

– Не скажи. Макс вон раньше был гнилой, зато без садизма. Бабло его переменило.

– Ты опять про свои мутации?

– А что, реальная тема! Я вот всю дорогу хотел достать Мастера, а оказалось, не он главный гад! У него хоть мысли были в башке, вера какая-то, а у этих что?! Не с тем, блин, боролся! И спасал не ту…

– А ты не ее спасал. Считай, что сработал на страну и на наше светлое будущее.

– Мне эта страна дала хрен да маленько.

– А ты для нее много сделал? Молчал бы уже, шпионский пособник!

Так вот и поговорили. Два мужика-победителя, успевших понять, что победа по очкам – это еще не главное, потому как у всякой медали есть обратная сторона, а за взятой вершиной может торчать другая, повыше.

– Ладно, извини… погорячился.

– Проехали. Водку пьешь?

– А что с ней еще делать? – удивился Глеб, вспомнив, правда, иные напитки из иных

времен. Двадцатилетние вискари с привкусом дымка, коньяки из провинции Коньяк, еще всякое. Суета и тлен, если разобраться.

– Угощаешь?

– Пока просто спрашиваю, - в глазах Гайтанова заиграла чертовщинка, но лицо осталось каменно-серьезным. – Красивые девушки в этом городе есть?

– А то! Лучшие кадры со всей страны и Ближнего Зарубежья! Тебе чтоб влюбиться, или по-быстрому?

– Там видно будет. Последних лет пять стараюсь не влюбляться, а то залезут в душу и как потом? – на этой фразе майор осекся, глянул на Глеба быстро, а тот взгляда не отвел.

– Ну, что еще?

– Сам знаешь. Видел ее?

– Один раз. Она на подписке, идет свидетелем, как и ты. Приветов не передавала. Да, кстати, не хотел говорить, но тебе будет полезно, чтоб не маялся дурью… короче, не беременная она. Специально тебя жалобила.

– Да я уж догадался, - губы Глеба сжались в линию, побелели даже. – Какая нормальная баба полезет дитем рисковать?! Это Макс, сука, знал же про Наташку, и про все дела! Прочуял, где меня цапнуть, чтоб все выложил… пойду я, короче. Больная ждет.

– Иди. Думай про водку, вечера тут длинные. И не жалей ни о чем.

– Ты про Дину?

– Я про Мастера. Можешь спорить, но религиозные войны – самые страшные. По мне так лучше пять жуликов-братков, чем один сектант с автоматом.

Глеб дискутировать не стал – дверь за ним хлопнула, оставив майора под серым козырьком, серой пеленой воды и серым небом. Жвачка во рту начала, вдруг, горчить, а iPod в наплечной сумке все никак не находился. Любимая игрушка молодежи и вечных странников – а еще дауншифтеров, действующих и бывших.

О, Аллах, мир окутан страшной мглой!

И война вновь сменяется войной.

Страшный век, век неверия и зла.

О, Аллах, лишь в джихаде жизнь ясна…

Тимур Муцураев, враг и антипод майора Гайтанова рвал струны из глубин изящного электронного гаджета, порождения западной цивилизации. Тосковал хрипло по чистоте и святости, рвался в Иерусалим, освобождать мечеть Аль-Акса от «сил зла». Верил еще во что-то, кроме денег. Кровавый идеализм, толкающий взад-вперед маятник войны, которую тысячу лет уже: Восток - Запад, мавры – крестоносцы, монголы – Русь, колонизаторы – восставшие… Конца не будет, потому что Вера – это святое, а без «бабла» и цивилизации жить скучновато, по нынешним временам. Даже если Цивилизация мутировала, сделав своим символом толерантно-гомосечный Амстердам, а Вера полюбила взрывать и шырять людей кинжалом.

– Во, опять умничаем! – констатировал майор вслух. – Никакой больше, нафиг, религии в такую погоду! Только водка и красивые девушки, чтоб влюбиться… или по-быстрому!

Ветер такой категоричности не принял – дунул, окатив Гайтанова хмарной серой водой. Неуютно сделалось повсюду: за шиворотом, за крыльцом, в самом этом городе, огромном и мокром. Посреди крохотного шарика, считающего себя центром Вселенной и задыхающегося от миллиардов муравьишек с непомерными амбициями.

Последняя осень десятилетия обещала быть холодной.