Служба в потешных войсках ХХ века
Шрифт:
– В кого ты стрелял в лесу?
– В старшину.
– Убил?
– Ни, налякав (испугал). А ну пропусты!
– А что ты хочешь?
– Убыты Бабаяна и Боярова.
– Их обоих нет. Отдай, Федя, автомат, и я никому об этом не расскажу.
– Ни, я их убью.
– Хорошо, если не веришь, идём посмотрим. Если они есть, убьёшь и меня вместе с ними, если их нет, то отдашь автомат.
Кныш постоял, какие-то шарики вращались в его волчьем мозге, и сказал:
– Пиду в село, убью суку Машку.
– Сегодня рабочий день, а она
– Вона в отпуску, – сказал Кныш, и предупредил Капаева:
– Будешь за мной идти, убью, – и опять выстрелил поверх головы Капаева.
– Шесть, -услышал Отян рядом голос Звягинцева.
– Что шесть? – спросил его Отян.
– Он израсходовал шесть патронов. Второго магазина у него нет, значит, в магазине двадцать четыре патрона осталось. Многовато, – заключил Звягинцев.
Кныш пошёл вперёди к нему присоединился Козлов. За ними метрах в пяти пошли Отян, Оршанский и Звягинцев. Откуда-то со стороны казармы раздался голос старлея Трофимова:
– Отян, вернитесь назад, это не ваше дело, – но тот сделал вид, что не слышит.
Тогда Трофимов, приглушая собственный голос, повторил:
– Отян и все члены команды, вернитесь.
– Сам бздун, в штаны наложил и нам приказывает, – резюмировал Звягинцев.
В этот момент необычное шествие зашло в село. Кныш, постоянно оглядывающийся опять остановился и сказал Капаёву:
– Щэ одын шаг и я тэбэ вбью, – и опять дал очередь уже из трёх пуль.
– Двадцать один, – подсчитал Звягинцев.
В селе жильцы, услышав выстрелы, любопытствуя, выходили на крыльцо, но, увидев странное шествие, быстро заходили внутрь и закрывали двери.
Отяну было неимоверно страшно, но спокойная уверенность Капаева, который приблизился к Кнышу на четыре шага (от которых до смерти, как поётся в песне, всего ничего) придавала и ему и его друзьям по команде смелости присутствовать, а не удрать от той продолжающейся драмы, вот-вот готовой обратиться в трагедию. Возле одного из домов в палисаднике играли четверо детей возрастом от четырёх до шести лет, и Кныш остановился и, указывая детям автоматом на стену дома, сказал.
– А ну ставайте сюды.
Дети не понимали чего от них хотят, но, глядя широко открытыми глазами на странного или страшного дядьку, встали под стену, прижавшись друг к другу. Вдруг на противоположной стороне сельской улицы, тремя или четырьмя домами ниже открылась дверь и на крыльцо вышла знакомая всем Машка. Она секунду смотрела на происходящее и закричала так сильно, что голос её скрипел:
– Солдаты, сволочи-и! Что ж вы смотрите, как он хочет детей убить! Остановите…
Её крик остановила автоматная очередь, выпущенная по ней. Пули не задели Машку, и она быстро спряталась за дверь, и только дымок показался из бревенчатой стенки, от вошедшей в неё трассирующей пули.
Кныш опять повернулся к детям, но в ту же секунду раздался истерический крик, и Капаев увидев кричащую
Но Кныш был тоже силён и не выпускал из рук автомат, хотя и не мог стрелять. На помощь Капаеву подскочил Козлов и ударил Кныша, пригнутого Капаевым вниз, ногой, одетой в сапог, по его звериной роже. Тот бросил автомат, схватился за голову, а Козлов, взяв автомат за ствол, размахнулся ним, как топором, и хотел проломить тому его поганую башку, но из-за волнения промазал, и только рожком для патронов процарапал ему шею. Подбежали Звягинцев, Оршанский и Отян, повалили и скрутили Кныша.
Хотели связать тому руки его же брючным ремнём, но тот попросил:
– Нэ треба, я сам дийду.
Теперь процессия шла в обратном направлении. Из домов выходили люди, женщины подбегали и хотели с проклятиями разодрать Крыша, но солдаты окружили его и не давали произвести самосуд.
И вспомнил Отян Рождество 1944 года, когда женщины встречали советских солдат и висли на них, целуя и благодаря за освобождение их фашистов, а здесь шёл свой солдат, который хотел и мог убить детей этих женщин. Нет, он не свой. Он враг.
И получи тогда солдаты приказ, то любой из них расстрелял бы его тогда, когда он угрожал оружием А сейчас шёл уже почти отрезвевший, с разбитой сапогом Козлова мордой недочеловек.
Когда Кныша подвели к казарме из неё вышел, ранее куда-то удравший, командир воздухоплавателей майор Бояров и старший лейтенант Бабаян, маленький смуглый мужчина с большой кудрявой головой. Майор одел портупею с пистолетом в кобуре, а в руках он держал целую кучу верёвок из аэростатного хозяйства. Он стал тыкать этими верёвками в морду Кнышу, ругаться, угрожать тому судом и окружившим его людям, было неловко и стыдно на этого "храброго" командира, который в момент опасности сбежал, а сейчас ведёт себя тоже не по мужски, как истеричная баба. Накричавшись, Бояров бросил верёвки на землю, и строгим командирским голосом приказал:
– Связать сукина сына!
Но никто не шелохнулся. Тот, видя свою беспомощность заверещал:
– Капаев, связать преступника!
Но Капаев не то с удивлением, не то с презрением посмотрел на майора, повернулся и пошёл в казарму. И Бояров чуть не плача, просящим голосом:
– Отян, свяжи со своими спортсменами этого негодяя.
Отяну было как-то стыдно проявлять храбрость перед не представляющего опасности Кнышом, но, понимая, что это нужно сделать и жалея в общем, неплохого человека Боярова, сказал рядом стоящему Выходцеву: