Служебная командировка полковника Родионова Повесть
Шрифт:
Адмирал Куликов, как бы вступаясь за своего бывшего начальника и товарища по службе и провальной эвакуации, громко объявил залу об завершения заседания на сегодня. Все другие доклады были тут же отменены. Зал зашумел снова, но было ясно, что продолжать разговор и отвечать на вопросы уже больше, никто не будет.
И люди стали послушно расходится. Иван Петрович был поражен всем произошедшим. А фронтовики, сидевшие с ним рядом, дружно встали и толпой двинулись к выходу. Родионов шел за ними, и слышал их громкие взволнованные разговоры.
Один из них рассказывал, что находился в составе группы специального назначения охранявшей в первых числах июля аэродром на мысе Херсонес. Он своими собственными
Его печальный рассказ подтвердил другой участник событий:
– Да. Уже с 30 июня, каждый транспортный самолет на Херсонесском аэродроме, брался солдатами и матросами штурмом, как корабли - на абордаж, с криками, руганью, стрельбой и рукопашным боем.
– делился пережитым он:
– Все, как только могли, спасали свои жизни, а о погрузке каких-то там раненых уже вообще никто и не думал. Он них просто забыли. Всякое управление было потеряно. И лишь немногим раненным по счастливой случайности, удалось попасть на эти последние авиарейсы, -
На улице фронтовики задымили папиросами, вспоминая прошлое, и Родионов сам решился подойти к ним.
– Простите. А вы что-то слышали про генерала Родионова?- спросил он. Один из куривших посмотрел на него неприязненным взглядом и Иван Петрович заметил у него протез заменивший руку.
– Да кажется, был такой, наверное, с Петровым сбежал, как все, - негодовал этот инвалид, затягиваясь левой здоровой рукой:
– Этот генерал Петров - не дурак, оказался еще тем фруктом, он не лыком шит. Я слышал, что на военном совете он так ловко сумел обставить дело, что бы командовать войсками в Севастополе вместо адмирала Октябрьского остался не он, а командир 109 стрелковой дивизии, крымский татарин Новиков! А сам со своим сыночком сбежал ночью на подводной лодке!
–
В их разговор тут же вмешался, еще один ветеран обороны:
– Конечно, генерал Петров надо отдать ему должное, хорошо руководил войсками. Армия его знала и верила ему. Да 'Петров с нами' тогда так много для нас значило. Но знаете принцип 'делай, как я' оказался не про него. Конечно не каждый командующий, разделяет судьбу своей армии до конца, когда этот конец ее гибель. Вот генерал Ефремов застрелился, когда уже его армии
– И генерал Петров, тоже хотел застрелиться, как и Ефремов!
– добавил к сказанному, тот же самый полковник в парадном мундире, которого до этого Иван Петрович увидел в на сцене спорящим с адмиралом Октябрьским.
– Но я не об этом я хотел вам рассказать, - продолжил полковник:
– Я знал лично погибшего генерала Родионова, он был один из тех, кто отказался покинуть Севастополь, хотя мог спокойно сделать это, у него в руках был талон на эвакуацию, но он посчитал своим долгом разделить участь погибающей армии до конца и принял смерть со своими солдатами!
–
Говоривший это был уже совсем немолодой мужчина лет шестидесяти, седой, худощавый с крупными чертами лица и массивным подбородком. Парадный мундир отставного полковника украшали два ордена 'боевого красного знамени' и несколько боевых медалей, в том числе медаль 'за оборону Севастополя'. Кроме того он заметно хромал, как выяснилось из разговора это было последствие ранения осколком разорвавшейся мины, повредившей коленный сустав. Мужчина представился Ивану Петровичу - полковником Ильей Матвеевичем Кузовым, руководившим в дни последнего штурма артиллерией одного из секторов обороны Приморской армии.
Они познакомились ближе, разговорились, и вместе отправились в гостиницу, в номер Родионова, где немного выпили, как сказал Кузов по 'сто фронтовых грамм' и ветеран поведал Ивану Петровичу историю гибели его отца связанную напрямую с последними днями героической обороны города.
4
Уже позже после войны Кузов часто думал, как же все это могло случиться в то жаркое лето 1942 года со славной Приморской армией. Почему не были эвакуированы войска? Как это было сделано ранее из Одессы. Конечно, был не совсем удачный Таллиннский переход, но и тогда к Ленинграду удалось пройти основной массе советских судов, и вывезены были все части! Понятно, что противостоять Майнштейну было невозможно, силы были слишком не равны, город был блокирован с суши, моря и воздуха, но ведь спасти закаленную в боях армию было необходимо.
И именно цифра года указывала Кузову, на причину так трагически развернувшихся событий. Если 41 год был годом чудовищных катастроф, то с самого начала почти весь 1942 год до ноября, когда армия Паулюса оказалась в Сталинградском котле, был годом не сбывшихся надеж нашего командования. Одно за другим следовала череда неудач - провальное наступление центрального фронта, тяжелое поражение под Ростовом, вторая ударная армия, погубленная в лесных болотах, при тщетной попытке прорвать блокаду Ленинграда, разгром Крымского фронта, отступление на Кавказе. Да наша армия еще только училась воевать, щедро оплачивая кровью солдат просчеты командования. Как по-поводу этого сказал в одном из своих послевоенных интервью маршал Жуков: 'у нас тогда у всех шапки были набекрень...'.
Сам Кузов был увлечен историей героической обороны Севастополя, и посвятил этому всю оставшуюся жизнь. Он собрал факты, перерывал архивы, изучал документы и записывал свидетельства непосредственных участников. В его личном архиве хранились собственноручные записи почти 300 защитников города, рассказавших отставному полковнику свои судьбы. Фронтовик с накопленным матерьялом не расставался никогда. Он говорил: 'это мое главное богатство' и всегда возил бумаги с собой в большом чемодане. Будучи на пенсии Илья Матвеевич собрался написать правдивую книгу о последних днях обороны.