Служители зла
Шрифт:
— Деньги, — напомнила она ему, взглядом указывая на тумбочку.
Он почувствовал себя так, как если бы его ударили.
Впрочем, так все и было. Она же била его постоянно, пытаясь унизить, заставить в очередной раз почувствовать себя никчемным уродцем, невесть почему выбранным ей для совершенно неизвестных ему целей.
Из кухни доносилась совершенно идиотская, навязчивая песня. «Ты в ритме танца, тебе некуда деваться», — без устали тараторил какой-то мужик одну и ту же фразу, как будто хотел запрограммировать его, Кирилла, что ему действительно некуда бежать.
Он — в ритме танца. Неведомого ему, но явно ритуального, пахнущего костром языческих капищ, первородным грехом и сгоревшей кожицей змеи.
Он в ритме танца, который танцует Ариадна, пленительная, коварная, заманивающая его в ловушку, и черт его побери — как он сможет оттуда выбраться?
И — хочет ли он выбираться оттуда?
Она склонилась над ним, изящно выгнув спину. Язычок медленно облизывал губы, а в глазах сверкали отсветы того, древнего костра, в котором собиралась сгореть вся его прежняя жизнь.
— Пожалуйста, — проговорила она капризным голосом, немного растягивая слова, — будь хорошим мальчиком, ладно?
Он хотел сказать ей, что ему, в сущности, наплевать на нее, хотелось послать ее ко всем чертям, прямо в ад, из которого она, похоже, неизвестно как смогла выбраться, но вместо этого он улыбнулся и кивнул.
Как хороший мальчик.
Ну просто ОЧЕНЬ хороший мальчик!
— Душка?
Она подняла с кресла свое грузное тело. Сейчас услышанный голосок казался ей миражом, но она знала — это совсем не так.
Она звала ее.
Старуха даже умудрилась расслышать фразу «Помоги нам, бабушка!».
— Что-то там происходит, — произнесла она, глядя на распятие, висевшее над ее кроватью. — Если бы я была глупой атеисткой, я бы, конечно, постаралась успокоить себя тем, что мне просто померещилось. Но так как Ты миловал меня от такой участи, я все-таки рискну поверить в то, что Душка звала меня на помощь. А это значит, что надо думать, что нам надо делать.
Были бы у нее здоровые ноги, она бы пошла на автобусную остановку, доехала бы до Гиблого Болота и там что-нибудь придумала. Но ее ноги вряд ли будут такими милыми, что позволят ей уйти далеко. Скорее всего, у нее ничего не получится.
Оставался еще один способ.
Тряхнуть стариной.
— Но Ты запретил мне это делать, — посмотрела она в сторону распятия. — Хотя… Может быть, ради моих ребятишек стоит рискнуть?
Она подошла к телефону и набрала номер.
Сначала ответом ей были долгие гудки, но потом трубку все-таки сняли.
Глухой голос сказал:
— Я слушаю.
— Это я, — сказала старуха. — Ты мне нужен. Пожалуйста, приезжай.
После этого она повесила трубку и судорожно вздохнула. Потом опять подняла глаза на распятие и тихонечко спросила:
— Ты меня простишь?
Собрав в сумку все, что Игорь считал необходимым (а в разряд необходимого входили самые неожиданные вещи, как то: Евангелие, блок сигарет, зажигалка, теплый свитер и почему-то детская игрушка, которую Игорь любил уже двадцать пять лет, а именно совсем старая собака-сенбернар, плюшевая и с
Теперь он был полностью экипирован.
Присев на кровать, он закурил и подмигнул собственному изображению.
— Не знаю уж, куда мы отправляемся, ну да такова, видно, воля Божья.
Он посмотрел на икону и собрался уже задуть лампаду, но передумал.
Ничего не случится. Пусть горит, пока его не будет. Он терпеть не мог, когда в его доме НИКОГО не было.
К тому же Игорь рассчитывал скоро вернуться.
Он перекрестил порог и вышел навстречу холодному ветру, бросившему ему в лицо пригоршню мелкого колючего снега.
Автобусная остановка была совсем близко.
День начал уже окрашиваться голубым цветом сумерек, а Душка все сидела рядом с молчащим братом, пытаясь понять, что же произошло с ним.
— Они… плохие, — наконец вымолвил он одними губами. Обернувшись к сестре, мальчик смотрел на нее. В его огромных глазах, ставших из синих почти черными, Душка уловила упрек: «Вы бросаете меня. Вы живете своей жизнью, бросая меня на этих непонятных стариков».
— Почему они плохие?
— Не знаю.
Мальчик тихо вздохнул. Получилось у него это как-то уж чересчур по-взрослому — я знаю, что завтра я умру от рака, но что же с этим поделать?
— Они делают тебе больно?
Он замотал головой:
— Нет, нет! Но…
Он замолчал и прикусил нижнюю губу. Душка терпеливо ждала ответа.
— …они делают мне СТРАШНО!
Он взмахнул рукой, как бы пытаясь разрубить собственный маленький мир, наполненный одиночеством и страхом, найти выход оттуда, и, когда рука бессильно упала на колени, словно ее маленький хозяин понял бессмысленность и тщету собственных потуг, продолжал почти шепотом:
— Например, они после обеда обязательно укладывают меня спать. И мне снятся какие-то ужасные сны. Например, как мама становится вампиром и набрасывается на тебя. Или вот еще был сон — папа совершенно голый стоял на поляне, а в груди у него торчало лезвие ножа, на рукоятке которого была змея. Он стоял и улыбался, а изо рта у него хлестала… — Он вздрогнул и зажмурился. Потом все-таки собрался и продолжал: — Кровь и гной… Это так отвратительно все и страшно, Душка! — Он поднял на нее глаза, полные мольбы: — Можно, я буду приходить после школы домой? Можно, да? Я лучше посижу один! Честное слово, я совсем не боюсь сидеть дома один! Но по крайней мере, я не стану СПАТЬ ПОСЛЕ ОБЕДА!
Она почувствовала, как его страх начал передаваться ей. Прикрыв глаза, она как бы повторила в воображении Павликовы сны и почувствовала приступ злости.
«Бабушка, — тихонько позвала она, — ты же обещала приходить ко мне, когда будет нужна помощь. Где же ты? Или ты обманула меня, как все взрослые, и никаких ВХОЖДЕНИЙ ЗА ГРАНЬ не существует? И значит, мы совершенно одиноки и беспомощны? Кто угодно может пугать моего братишку страшными снами?»
Осознание бессилия ворвалось в ее душу, почти полностью парализуя волю, вызывая к жизни колючие и злые слезы.