Слышимость
Шрифт:
Я надавил сильнее, выглянул из сарая, осмотрелся.
В окне кухни белела лысина деда, склонившегося над столом. На небо точно тюль накинули – над крышей растянулись тоненькие прозрачные облака. На их фоне парила, раскинув крылья, чайка. Ветер усилился, трава клонилась к земле.
Я вернулся за карандашницей, снова влез локтем в паутину, медленно открыл дверь и вышел во двор. На всякий случай заглянул за сарай, сорвал еще один пучок травы, сунул жуку – и на цыпочках прокрался к крыльцу.
***
Дед
– Радуйтесь, дачники, дождь – будет! – ликующе восклицал диктор.
Я осторожно поставил карандашницу на стол, подошел к раковине.
– И завтра – будет, – продолжал диктор. – И, может быть, послезавтра. А вот со следующей недели, – голос его погрустнел, – вернется жара.
Я пустил из крана тонкую струйку воды, намылил губку и принялся тереть ей тарелку.
– Победа любит старание, – услышал я из-за спины сиплый голос деда. – Как твой жук?
Он прокашлялся, подтянул к себе карандашницу и заглянул в нее.
– Настоящие джунгли!
Я домыл посуду, выставил на полотенце.
– А я все мучаюсь с этим несчастным замком… – пробурчал дед, отодвигая карандашницу. – Доведет он меня…
– Купи новый, – предложил я, усаживаясь на свое место.
Дед всплеснул руками.
– И дверь новую купим! Если что-то можно починить, нужно это починить.
Он снял очки, подышал на них, вытер салфеткой. Вернул на переносицу и взял пинцет.
– Помог бы.
Я заерзал на стуле.
– Что я могу?.. – промямлил я. – Будем вдвоем сидеть.
Дед наклонил голову насмешливо.
– Мне еще пыль вытирать, – сказал я.
Дед кивнул.
– Другое дело. Пыль вытирать – важное занятие.
И он стал раскладывать перед собой железки.
– Не понимаю… – шептал он себе под нос. – Все собираю, а чего-то не хватает.
Я посмотрел в окно. Над Витькиным домом стояла белая стена облаков. Казалось, что она будет расти, расти, а потом выгнется над нами аркой.
– Что там на улице?.. – спросил дед. – Хорошо?
– Хорошо.
– Витька не приехал?
– Еще неделя.
– Счастливый человек… – дед отложил пинцет и посмотрел в окно. – Купается сейчас, поди, загорает.
Я пожал плечами.
– Я на море не был… знаешь сколько?.. – дед принялся загибать длинные пальцы.
Он вдруг посмотрел на меня и прищурился.
– К Таньке-то – кавалер приходил.
– Циркуль, – поправил я.
Дед усмехнулся, покачал головой.
– Ну, циркуль, циркуль…
По радио опять заговорили про книги.
– Молодежь сегодня почти ничего не читает. Если верить опросам… Да и не только молодежь! Такими темпами…
Дед прислушался, вытянул руку, сделал
– Что может предложить литература современному человеку? Родители не понимают детей, дети не понимают родителей, мой сын не знает, кто такой Фламбо, представляете, до чего мы дошли?..
Дед покачал головой.
– Читать нужно… – вздохнул он. – Без книги – никуда.
Он посмотрел на меня.
– Вот ты что сейчас читаешь?
– Ничего, – соврал я.
Дед всплеснул руками.
– Это ты зря… – сказал он. – Зря, брат… Чтение – это ж… Это ж…
За окном засвистел ветер, яблоня замахала ветвями, береза за Витькиным домом склонилась в сторону, точно разглядывала что-то, форточка ударилась о косяк. В коридоре с тумбочки слетела газета, шлепнулась на пол.
– Вот так, – сказал задумчиво дед и посмотрел на замок. – Ну вот что мне с тобой делать?
Он перевел взгляд на меня.
– Иди-иди, пыль сама себя не вытрет.
Я встал, взял карандашницу. Жук блестел сквозь траву.
– Книги, это… – сказал дед, протирая очки.
Он потряс очками.
– Но – надо найти свою, да. Вот подрастешь, – он пристально посмотрел на меня. – Я тебе дам мою, сердешную…
Он склонился над замком.
– А пока иди, иди.
Я вышел в коридор, из коридора в столовую, из столовой – в ванную. Снял с крючка тряпку, сполоснул, отжал.
Окошко ванной – узкое, завешенное шторкой – тоже смотрело во двор. Я отодвинул шторку и увидел, что яблоня размахивает ветвями, словно отгоняет от себя мух, что все трепещет и развевается – а березу шатает из стороны в сторону, как пьяную.
Стена облаков стала еще выше, потемнела и теперь напоминала горный хребет.
Я еще раз отжал тряпку и вернулся в столовую. Поставил карандашницу на подоконник – с этой стороны небо было совсем чистое – и приступил.
Одну из стен целиком занимал книжный шкаф – и поэтому казалось, что в столовой пахнет книгами. Хрустнули, заскрипели, задыхаясь, старые часы – маятник задрожал. Я ходил по столовой с тряпкой и постоянно на что-то отвлекался – то прорычит за окном мотоцикл, то захочется в сотый раз перелистать подаренного Витькой «Айвенго» – с шикарными иллюстрациями – то еще что-нибудь.
Потом я влез в дедово кресло, откинулся, покачался туда-сюда.
На столике рядом с креслом лежала «сердешная» книга – обернутая для сохранности газетой. Я дотянулся до нее, открыл заложенную страницу и прочел – зачем-то вслух:
– Перед войной административно войдя в Казахстан, – я прочистил горло, – Чебачинск остался русской, казачьей, – я снова прочистил горло, – сибирской провинцией.
Дед читал эту книгу по кругу – раз за разом. Я же в ней ничего не понимал – и потому она казалась мне таинственной, загадочной и притягательной.