Смартфон Виктора Цоя vs COVID-19
Шрифт:
– Мы с вами одна команда? Да! – переглянулась между собой и гаркнула банда Цоя.
– Возьмите нас с собой! – кто-то пропищал с задней парты.
– В следующий раз! Вначале активируй у себя на телефоне приложение «Виктор Цой. Сила»! – ответила команда малолетних подростков вместе с Цоем и быстро покинула школу. За её стенами их уже ждало такси, которое команда успела вызвать по телефону, и ватага, смеясь и зубоскаля, двинула к великой реке этой страны – очередному месту силы.
Освобождение Сорайи М.
Помещение
– Что ты хочешь сказать? Передумала ли ты? Хочешь ли ты остаться с нами и в нашей вере, вместо того, чтобы стремиться к прогнившей цивилизации айфонов и андроидов?
– Особого желания не испытываю.
– Задумайся! Нигде девочка, девушка, женщина не имеет такой свободы и к ней так хорошо не относятся, как в нашей вере.
– Темновато у нас. Везде тряпки и муть понавешана, – уклончиво ответила девочка, кивнув на окружающий антураж.
– Да всё нормально. Ты просто не понимаешь. У нас красивая культура. Везде шатры, балдахины.
– Дерьмо бычье, а не культура. Когда-то в Европе тоже было аналогично и всякие балдахины, когда они не знали, как спастись от блох, вшей и других насекомых.
– Ты очень некрасиво говоришь. Знаешь ли ты, что у меня есть власть карать тебя смертью?
– Ты меня не удивляешь своей великой культурой. Я знаю. И я знаю, что ты буллшит. И что ты можешь и убить, и надругаться. Просто так, от нечего делать. В соответствии со своей великой культурой и такой же великой верой.
– Не от нечего делать, а потому. что ты преступаешь заветы предков. Ведь это и твоя культура и вера тоже.
Девочка-подросток и почти такого же возраста юноша беседовали в помещении среди понавешанных занавесей и бахромы. Хотя девочка говорила независимо, она ни разу не заговорила с юношей первой, потому что так было нельзя, настолько ей вошли в плоть и кровь родные обычаи. Она только реагировала на его реплики.
– Ну, хватит, девочка. Сорайя, хватит прикидываться, что мы с тобой равные.
– А нет?
– Я мужчина, и только одним этим в четыре раза тебя главнее.
– Откуда и почему так, Абдулла?
– Чтобы доказать факт надругательства, женщина должна привести четырех свидетелей. Мужчин, разумеется. Не женщин же. Ибо сказано нашим великим пророком, что вы имеете недостаток в уме, будучи в два раза глупее мужчины.
– Вот поэтому я и сказала. что хочу бежать из вашего рая, что я обязательно сделаю, когда вырасту.
– И ты убежишь, и там, в землях неверных, отречёшься от нашей веры?
– Да.
– Очень жаль, Сорайя. Ты сама подписала себе смертный приговор. А ведь мы тебя хотели избрать как одну из тех, кто по достижении совершеннолетия удостоится венца счастья.
– К чёрту ваш венец, к чёрту ваше счастье, к чёрту вас всех с вашей дурацкой верой.
– Вот за это мы и обязаны карать тебя смертью. Три дня, данных тебе на раздумье, прошли, – и в сознании тех, кто бы мог присутствовать в этом помещении и мог читать мысли, пронеслись бы одни и те же картины, предварявшие за три дня до этого данный разговор. А три дня назад было так.
– Последний раз тебя спрашиваю, – но не докончил вопроса, видя по глазам собеседницы абсолютную одержимость и уверенность в собственной правоте.
– Ладно же, – злорадно усмехнулся мальчик-юноша, встал и сдёрнул с качавшегося гамака покрывало: – Смотри!
В гамаке сидела связанная, с кляпом во рту, ещё более маленькая девочка, чем Сорайя, и Сорайю передёрнуло:
– Это Ясмин! Отпусти её! Она ни в чём не виновата!
– Мы знаем, – продолжал умехаться юноша-садист Абдулла, – что у вас с сестрой дружба. И знаем, что ты имеешь огромное на неё влияние. Поэтому мы её тоже допросили. И она нам сказала то же, что и ты: что хочет бежать от нас в мир скверны и греха.
– Она переболела церебральным параличом в детстве! Она не вполне… Не вполне отвечает за себя! Ты не имеешь права!
– Имею. Если преступница может различить белую и чёрную фасолину, то она уже вменяема. Этого достаточно. Ибо так сказал пророк…
– Ты очень умён, Абдулла! – вдруг ответила Сорайя, и тот самодовольно ухмыльнулся и повёл носом. – Я нашла у нас во дворе эту старинную золотую монету, посмотри, – кинула она ему кругляшок, и паренёк жадно его схватил и стал рассматривать, а тем временем Сорайя достала незаметно из полы своей одежды смартфон. С экрана улыбался Виктор Цой. На экране шли цифры с надписью The final countdown: 10 min, – и быстро, как блохи или вши, бежали секунды.
– Ты, конечно, хитрая коза, Сорайя, – ответил Абдулла, отвлёкшись от монеты, – Но эту монету, сколько я помню, тебе подарила бабушка. В любом случае, я её возьму, раз уж ты мне её дала. Полагаю, она тебе больше не понадобится.
– Неужели же ты готов убить свою кузину? – взмолилась Сорайя.
– Тебя? Нет. Пока что. Но вот что касается Ясмин… – и юноша вынул из своих широких пол топорик, инкрустированный золотом. Подошёл к Ясмин. Подвинул её гамак, оказавшийся креслом-гамаком, к центральному столику в зале. Креслице оказалось колёсиках и на шарнирах. Только сейчас увидела Сорайя, что и столик был мудрёным. Мрамор, из которого он был сделан, покрывала съемная деревянная крышка. Крупным планом Сорайя увидела, что на полу от столика в две стороны отходят канавки к решёточкам тоже на полу, канавки, это кровоспуски, догадалась она.
Абдулла наклонил шарниры, и голова вместе с тоненькой шеей маленькой девочки оказались на столе с инкрустированными серебром кровоспусками. Он взмахнул топориком, и Сорайя страшно закричала. Она подбежала к Абдулле и стала отнимать у него томагавк. Он же в ответ обнял её и постарался поцеловать.
– Разрешу себя поцеловать, только если отдашь мне топорик, – сказала Сорайя.
– Ладно, – усмехнулся Абдулла, и пока он усмехался, она его поцеловала и быстро выхватила топорик, а потом тыльной стороной двинула юношу в пах.