Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос
Шрифт:
По телу моему пробежала невольная дрожь. Что-то в прозаичном тоне Ариона заставило меня почувствовать, что на самом деле все гораздо хуже.
— Как-то ночью я наблюдал их в холмах, когда они выкапывали корни, хм. Этак лет двадцать назад. С тех пор многое могло перемениться.
Ну как тут было не вспомнить бедного дядюшку Евригий и многочисленных старых ведьм, которые околачивались в нашем дворике, точно летучие мыши средь бела дня. От одной этой мысли мне сделалось дурно.
Неожиданно я поставила вопрос ребром:
— Так ты веришь во все это? Я имею в виду колдовство и чернокнижие.
Черные Глаза его замигали так, как будто я оскорбила
— Не знаю. По-моему, на этот вопрос нет простого ответа. Сколько раз мы сами сталкивались с этим мусором предрассудков, хм! Приворотные зелья, заговоры от лихорадки и прочая дребедень. Но на Сицилии есть что-то такое, — он развел руками, — чего я никак не могу объяснить. Сама увидишь. Ну, возьми хотя бы тамошних женщин — они искоса смотрят на тебя темным, почти змеиным взглядом. Ты почувствуешь его силу. Ты еще скажешь себе самой, что они могут околдовать тебя. Или спустить луну с небес на землю. Или превратиться в сов с наступлением ночи. — Тут он нахмурился. — Нигде не обращаешь внимание на сов так, как на Сицилии. Носятся, кричат по ночам, не дают уснуть. Однажды сипуха залетела ко мне в спальню с таким диким криком и хлопаньем крыльев, что я подумал, будто это во сне, хм! Темно было, хоть глаз выколи, светильник выгорел. — Он почесал свою лысую макушку, не переставая моргать. — И змей тут тоже полно. Повсюду. Черных. Коричневых с золотом. Там в жаркой земле скрываются такие дыры. Горящие. Там творится что-то страшное, таинственное! Точно расплавленный огонь под Этной. Вот именно, Гефест! Порой гигант лежит себе смирнехонько, так что даже забываешь о его существовании. А вот каким-нибудь блаженным веселым денечком, когда гуляешь себе среди цветущих маков, он вдруг заворочается, заворчит во сне, и тебя охватывает жаркий полуденный страх…
Я попыталась рассмеяться:
— Тебя послушать, так это самое сказочное место на свете. — Мое сердце казалось мне холодным, твердым, скачущим комочком, с которым я никак не могла совладать.
— Любезная Сафо, — извиняясь, сказал Арион. — Давай так: если устанешь от меня, можешь смело меня прервать. — Его пушистые брови подскочили вверх, как от радости. — Да, это действительно зачарованное место — столь богатое, столь плодородное, что не поверишь своим чувствам. В огромных лесах полно всякого зверья и птицы, роскошные пастбища, пшеничные поля, простирающиеся до самого горизонта, огромные имения, богатые дома! Ну и, конечно, прекрасные живопись и музыка — искусства здесь приживаются и множатся, как любые живые существа. В общем, такое сказочное богатство, что чуть ли не видишь, как блестит золото в этой черной земле.
Хлопал над нашими головами парус, корабль бежал строго на запад, по направлению к таящемуся во мгле устью залива. Мы, как всегда, сидели на корме. Рулевой стоял с нами рядом, опершись на огромное кормило; его лицо было смуглым, изборожденным морщинами и столь бесстрастным, что он скорее походил на вырезанную из дерева скульптуру. Только глаза его не теряли бдительности, а иногда — или это мне только казалось? — они устремлялись на Ариона, и в них вспыхивало насмешливое удовольствие.
— Милый мой, — сказала Хлоя своему благоверному, блестя сережками и вертясь, как волчок, в вихре юбок цвета липовых листьев. — Посмотри, ну разве она не самое изящное создание, которое тебе когда-либо встречалось! Она как статуэточка из слоновой кости! — Хлоя взяла меня за руку и пустилась в пляс от радости и волнения. — Елена, должно быть, сошла с ума.
Ликург, которому, как видно, льстило, что его дражайшая половина брызжет счастьем, как дитя, при малейшем к тому поводу, улыбнулся и сказал:
— Возможно, хотела доставить тебе нежданную радость. Она же знает, как ты обожаешь сюрпризы. — Потом он повернулся ко мне, не спускавшей глаз с восторженной Хлои (она была похожа на игривого щеночка!), и сказал: — Ничего, Сафо, она у меня всегда такая. А сейчас тебе надо отдохнуть, небось устала после долгого пути.
— Она великолепна! — от чистого сердца сказала я.
Еще бы: я ожидала увидеть нечто сугубо уравновешенное, умудренное опытом многих лет, и вообще, готовилась испытать совершеннейшее разочарование, если не полное презрение, — и вот передо мной удивительная красавица сицилийка! Я глядела на нее, полная восторженного очарования, — удивительная кожа, похожая на густые свежевзбитые сливки, зачесанные назад блестящие черные волосы, скифские золотые браслеты, изумрудные серьги и ожерелье, от которых, казалось, становился еще ярче природный зеленый цвет ее глаз. «Она похожа на кошку, — подумала я, — на красивую избалованную кошку». Во мне взыграло неодолимое желание погладить ее и послушать, как она мурлычет.
— Ах, что за глазки у этой крошки, милый мой, что за удивительная таинственная улыбка!
Она еще крепче сжала мою руку, так что я почувствовала давление ее длинных, как зерна миндаля, ногтей. Как оказалось, ногти у нее тоже кошачьи…
— Перестань, Хлоя! Не смущай бедное дитя!
Но я догадалась, что если кто и был смущен, так это сам Ликург.
Скажу честно, я готова была подпрыгнуть выше луны. Впервые в жизни кто-то сказал от чистого сердца, что я красивая! Такая страстная оценка в глазах Хлои была ободряющей и неопровержимой, как солнце после бури.
Все мое тело светилось от сознания, что кто-то назвал меня красавицей. Казалось, в любом уголке моего тела могла вспыхнуть искра и заняться огонь. Тайный стыд и отвращение к собственному телу, которое я в себе взлелеяла потому, что моя мама так учила к нему относиться, неожиданно растаяли, утекли, исчезли, — как будто Хлоя одним простым прикосновением пальцев сняла с меня порчу. Изумительная колдунья, щедро расточающая свои чары во имя того, чтобы жизнь становилась светлее! Вдруг, глянув через ее плечо, я поймала взгляд Ариона, наблюдавшего за каждым ее движением, за каждым малейшим изменением выражения ее лица своими черными, похожими на змеиные, глазками, и я вспомнила его слова: «На этом острове больше колдуний, чем где-либо еще, кроме Фессалии». Наши руки разъединились; меня охватило жуткое чувство, что и она точно так же не спускает глаз с Ариона и могла бы описать каждое его движение.
— Премного благодарны вам, — сказал Ликург Ариону, — что вы сопровождали мою племянницу в столь дальнем путешествии. Надеюсь, — тут его лицо медленно расплылось в чарующей улыбке, — она не очень докучала вам в пути?
— Да нет, что вы, мой господин, — ответил Арион. — Мне лестно, что у меня была такая привлекательная и, не побоюсь сказать, талантливая попутчица.
«По нему не скажешь, — подумала я, — что этот просвещенный художник презирает аристократию как некий анахронизм. Он изменился в поведении, и даже голос его стал более чем почтительным, если не сказать елейным. Не таким ли тоном он разговаривал с Периандром, когда выклянчивал у него деньги?»