Смех Again
Шрифт:
— Правда?
— Конечно, правда! — говорю я.
И это, действительно, правда. Впервые за последние десять дней.
— Юбилей… — я тушу тлеющий фильтр забытой сигареты в большой жестяной пепельнице на полу тамбура, — …нужно отметить. У меня в рюкзаке фляжка с коньяком… Пошли, а, Николя?..
Наши соседи уже укладываются спать, и мы, взобравшись на свои верхние полки, беззвучно чокаемся пластиковыми стаканчиками.
— С днём рождения… — понизив голос до минимума, говорю я.
— И за знакомство… — шепчет Николя.
— Ой! — громко говорит
— Оно горькое…
Я передаю ей конфету.
— Спасибо, — благодарно улыбается она.
Устраиваюсь поудобнее на подушке и, собираясь спать, слышу, как она тихо зовёт меня:
— Саша?
— Да, — я поворачиваю голову и вижу её лицо совсем рядом.
— А с твоим братом всё хорошо?
— С каким?
— С Димой.
Я некоторое время смотрю в её глаза.
— Да, Анна… с ним всё хорошо… Спокойной ночи…
— Спокойной ночи… — улыбается она, и я почти сразу засыпаю.
Во сне я вижу Кукурузник, собирающий кукурузу на
бескрайнем поле. Он бережно носит жёлтые початки
на своих крыльях и поёт им колыбельную. И мой брат
Дима — один из этих початков
Кто-то тормошит меня за плечо. Я открываю глаза и щурюсь от яркого света: все лампы под потолком вагона включены на полную мощность. Я слышу встревоженные голоса.
— Просыпайтесь! — говорит разбудивший меня. — Приготовьте документы…
На его плечах милицейские погоны.
Сейчас даже бабушки знают, что квартиры надёжнее продавать через агентства недвижимости. Даже бабушки знают, что деньги безопаснее хранить и перевозить с помощью пластиковой карты. Бабушки много чего знают, кроме рецептов варенья и того, что волосы после мытья нужно споласкивать уксусным раствором.
Мать Андрея Ищенко уже лет двадцать не обижалась, когда в трамвае к ней обращались «бабуля». Она бы с радостью посоветовала своему сыну Андрюше, как без особых проблем перевезти крупную сумму денег, но не могла этого сделать. Потому что две недели назад тихо отошла в мир иной в своём доме. Сын её, уже давно живший в другом городе, похоронил мать, продал дом по первому попавшемуся объявлению в газете, а деньги повёз к жене. Сам дом стоил немного, но земли вокруг него было целых шестьдесят соток. Поэтому денег получилось — небольшая спортивная сумка. Он взял эту сумку и поехал с ней в поезде.
А ночью, когда состав уже трогался с безымянного полустанка, где пропускал встречный товарняк, кто-то выдернул у Андрея сумку из-под головы, хорошенько дал в челюсть и, открыв дверь в тамбуре, выпрыгнул на ходу.
Сейчас Андрей Ищенко, держась за голову, рыдает в купе проводников. А сотрудники ЛОВД свердловской ж/д лениво опрашивают пассажиров вагона номер «8». Я тоже среди них.
Кроме сумки с деньгами в нашем вагоне отсутствуют те двое картёжников.
— Извините… — говорит молодой сержант, — …это просто формальность. Мы сейчас перепишем ваши данные и сразу вернём.
Все понимающе кивают, отдают документы сержанту и судорожно ощупывают свои карманы и сумки. Спать уже никому не хочется. Пассажиры возбуждённо и громко разговаривают. По звучанию голосов я понимаю: все радуются, что беда приключилась не с ними. Молчим, пожалуй, только я, Николя и Анна. Но и нас пытаются втянуть в разговор.
— Нет, вы представляете! — высовывается из-за перегородки Тётя Радио. — Они же, вот тут же ехали!
Она кивает на полку, где резались в карты мыльноглазые.
— Мне они сразу не понравились! — говорит тот, из румяных толстяков, который женщина. Её клон мужского пола что-то бурчит.
Дядька с нижней полки, надев футболку с номером «7», тянется к стакану с остывшим чаем:
— Эти урки его, видать, давно уже пасли…
Он делает глоток, надевает очки, берёт карандаш и снова втыкает в свой кроссворд. Анна, лёжа головой к проходу, с интересом наблюдает за говорящими.
Николя, наоборот, смотрит в приоткрытое по случаю жары вагонное окно. Поезд продолжает двигаться по маршруту, и сквозняк слегка теребит края простыни со штампом «Свердл. Ж/Д». Небо начинает светлеть.
Я тоже лежу на своей боковой верхней. Моя голова в полуметре от лица Анны. Спать уже не хочется. Плейер погонять, что ли? Я шарю рукой по третьей полке над собой и достаю свой рюкзак. Копаюсь в его внутренностях и натыкаюсь на флягу. Во! Делаю глоток. Анна, заметив это, морщит нос. Я улыбаюсь, пожимая плечами. «Оно горькое»… Странная всё-таки. И ну хоть убейте — не дашь ей сорокулю. Или она с этим своим Николя, как и я, гоняет по ж/д и ищет свободные уши? Возможно нам действительно по пути.
— Артём! Хватит баловаться! — слышу я и, вздрогнув, инстинктивно поворачиваюсь на голос. Ф-ф-ф-ф-фу-у-у-у!.. Это, оказывается, молодая мама пытается угомонить малыша. Ф-ф-фу-у-ух!.. А я уж думал… Даже сердце ёкнуло…
Слышу, как менты начинают возвращать паспорта. Сержант несёт пачку документов на кожаной папке, словно на подносе. Берёт верхний в стопке, открывает, громко читает фамилию и отдаёт владельцу:
— Березин!
— Я.
Пауза.
— Осипов!
— Я!
Пауза.
— Березина!
— Я тут!
Блин… Как перекличка на утреннем построении.
— Головятин!.. Кто Головятин?!
— Я здесь, извините…
Небо за окном уже порозовело.
— Иванов!
— Я!
Надо, наверное, покурить сейчас.
— Марченко?
— Это я…
Сержант входит в наш закуток. Позади него маячит унылая физиономия проводника с ещё одной стопкой книжек в разноцветных обложках. Мент открывает очередную:
— Седашова!
— Это мой… — Анна протягивает руку и забирает свой паспорт.