Смех Again
Шрифт:
Мои спутники сидят на диване рядом со мной.
— Я в туалет хочу, — тихо говорит Аня.
— Оль! — я встаю и подхожу к Ольге. — Где тут у вас санузел?
— Что? — она оторвалась от нарезки хлеба. — А… это во дворе.
Она показывает куда-то в сторону двери и тыльной стороной руки, в которой держит нож, вытирает лоб.
Аня идёт во двор, и Николя сопровождает её. У него странный взгляд, будто он прислушивается к чему-то. Я снова чувствую слабый запах ментола. Теперь он исходит от волос Ольги. Я смотрю на её
Засовываю руки в карманы и начинаю бродить по этой гигантской кухне-столовой. На стенах несколько рамок со старыми фото. На одном снимке — солдат с орденами на груди. Рядом с ним молодая девушка с мягким взглядом. Иван и Катя. Дед Иван и бабушка Катя… Вот на кого похожа Дашка.
Я снова смотрю на родинку за ухом:
— Ты недавно замуж вышла? Да, Оль?
Она поворачивается ко мне.
— Да.
— А муж твой где?
— На собрание пошёл… У них по вторникам общая молитва…
Во… Молитва…
— Это где? — я подхожу к ней чуть ближе.
— В Уткино… У нас год назад проповедник приехал из Москвы… Церковь Обвинения называется… Семён записался… Ходит три раза в неделю…
Семён у нас, оказывается, сектант.
— А ты чего, не ходишь туда?
Она снова вытирает лоб рукой с ножом:
— Не хочу.
Дурак ты, Семён. От такой жены в какую-то секту бегаешь. Кхм… Что-то все мысли какие-то… Десять… нет — одиннадцать дней уже не трахался… А тут ещё такие… кхм… сёстры.
Вспоминаю об Окси и засовываю руки поглубже в карманы. Fuck… Не хватало ещё бродить тут с оттопыренными в интересном месте шортами. Окси… Как только об этой козе подумаю, сразу к другой голове кровь приливает… Как там она?.. Кстати!
Я иду к дивану и роюсь в рюкзаке. Достаю свой мобильник и включаю питание.
«Поиск сети»… Так и знал.
— Ой! Это у тебя сотовый, да? — Дашка заглядывает через моё плечо. Я чувствую
лёгкую упругость своим трицепсом. Бля! У меня сейчас точно встанет.
— Да, — я сажусь на диван, положив рюкзак на колени. На всякий случай. Она садится рядом, и теперь я чувствую тепло её бедра.
— Можно посмотреть? — она стаскивает с головы косынку и вытирает ею руки. — Никогда не видала!
Я протягиваю трубу ей.
— Ой! Какой маленький!.. А как тут? — она крутит мобильник в руке. Я забираю его обратно и захожу в меню «мелодии». Она слышит голос пакистанского муллы, и глаза её расширяются:
— Ух! На нём и так можно?
— Он и не такое умеет, — говорю я, — а ну-ка…
Я поворачиваю трубу к ней и жму на одну из кнопок:
— Щёлк… Теперь — «сохранить»…
— Смотри! — на заставке её лицо.
— Ой! — она заглядывает в экран. — Олька! Смотри! Он меня сфоткал! Прям телефоном!
Вторая сестра садится рядом со мной. Теперь части женских тел упираются в меня с обеих сторон. Ффу-ух! Это я правильно сделал, что положил рюкзак на колени…
Я
— Красивая музыка… — говорит Дашка.
— А у тебя вот эта песня есть? — спрашивает Ольга, дыша мне в щёку, и напевает:
— Я и не зна-а-ал… Что любовь может быть жестокока-а-ай… А сердце таким
одиноки-и-им…
Да, мля, конечно. Его ещё тут не хватало. Может, ещё Мишу Муромова?
Снова вспоминаю Окси. Её сон про отрезанные бошки и члены длиной в три кулака с четвертью. Как там её попа поживает?.. И она сама?.. Вслух:
— Нет. Такой песни нету.
В комнату входит дядя Женя, зажав под мышкой, словно арбуз, пятилитровую бутыль:
— Ну что? Садимся за стол? Отметим это дело? А там и баня протопится…
«Шо бл*дь, то правда. Шо ебуть — то брешут», — говаривала Наталья, первый ребёнок в семье дяди Жени и тёти Вали. Родившаяся в середине шестидесятых, старшая дочь заставляла краснеть своих родителей перед односельчанами. Наташка, как и все последующие дочери, удалась девкой видной — чёрные, как смоль, волосы, вьющиеся до середины спины, стройная фигурка и озорные зелёные глаза. Она носила совсем короткие, по тогдашней моде, платьица и сводила с ума всех парней в Уткино своими точёными ножками и улыбкой. Все драки на местных танцах по субботам были из-за неё.
В тринадцать она выпила свой первый стакан портвейна.
В четырнадцать курила по пачке «Болгар табак» в день.
С девственностью она рассталась легко и беззаботно за год до получения паспорта: местный красавец Андрюша Черепенин затащил её на классический сеновал и очень удивился тому, как легко его член проскользнул в её лоно. Он так и не поверил, что был первым мужчиной Наташки, но всем на всякий случай рассказывал: «целку ей сбил я». Тем не менее, девственности она лишилась именно в ту ночь. По пшеничным кудрям Андрюши, его голубым глазам и губастенькому рту сохли ещё две сотни девственниц и вдов деревни. Поэтому, поимев Наташку Мишину ещё пару раз, он перестал приглашать её на танцы, катать на своём мотоцикле «Че Зэт» и занялся обработкой Маринки Фроловой.
Наташка отнеслась к этому факту легко. Она вообще относилась ко всему легко и беззаботно. Поэтому к концу того года в деревне Уткино не осталось ни одного парня, который хотел бы и не получил. Перетрахавшись со всем мужским населением подходящего возраста и закончив к тому времени школу, Наташка осмотрелась вокруг и заявила родителям, что едет в Москву учиться на швею.
— Ремня тебе надо, а не Москву, — пробурчал отец, буравя её взглядом, — знаю я, чему ты там будешь учиться.
Мать повздыхала и на третью ночь после дочернего заявления выбила из мужа неохотное согласие.