Смех под штыком
Шрифт:
И когда огнем закипела кровь, бросилась в головы; когда, казалось, спор мог разрешиться только оружием, — Илья хлопнул изо всех сил плетью по столу, будто выстрелил, — и на миг растерялись все, стихли… А он с сатанинской силой начал чеканить:
— Я — коммунист! Какой идиот вам поверит, что я хочу быть диктатором? Мне верит Советская власть, меня послали для организации армии! Я провел бой в Геленджике — все это вы знаете! Или вам нужен командир с бородой? Так бородой не командуют! Я в Красной армии во главе дивизии стоял — и с отрядом справиться сумею! Все ваши обвинения нелепы! Именем реввоенсовета я не прикрывался:
Тот начал докладывать.
Страсти улеглись. Командиры, будто забыв о сцене, добродушно склонились вокруг стола над развернутыми картами и начали обсуждать план нападения на Холмскую. Они почувствовали силу Ильи и решили, что ему не стыдно подчиняться. Местные зеленые, упустив горячий момент, бессильны были против его логики и не посмели возобновлять сцену.
Кончилась беседа. Вышли командиры. Илья стоял за столом. Против него, у окна, — Иосиф, пришедший в разгар спора. Стихли шаги. Иосиф, улыбнувшись, посмотрел на Илью:
— Ты победил. Молодец. Но будь осторожен. Мои ребята рассыпались по домам. На них можешь положиться: они тебе верят. Прогуляйся, потом обойди всех зеленых, покажись — посмотрим, как они будут относиться.
— Хорошо. Но это все местные работают. Они хотят клеветой прикрыть свою трусость. Ведь они разлагают бойцов. Пленные всего неделю у нас, а сколько ругани услышали! Да это не армия, даже не банда, это — бедлам какой-то! Кого мы привлечем в свои ряды?.. Вот пятая группа пополнится выздоровевшими, пленных проверю в боях, наберется человек 400, схожу на Тамань за резервами — и тогда я научу этих героев корыта бороться за советскую власть.
— Пойдем на воздух: ты весь горишь.
Но Илья возбужденно продолжал:
— Стоило рисковать! Ведь если бы я сдался — мало того, что меня бы прикончили, — развалилась бы армия. Местные разбрелись бы по хатам и безмятежно забрались на печи к своим бабам: в такую зиму никакая облава не полезет к ним; родимые бандиты конного отряда отправились бы с облегченным сердцем грабить; пленные бы разбежались, а остатки пятой зарылись бы в берлоги до весны, ждать, пока лист распустится. И вообрази, если бы прикончили: опозорили бы навеки и меня и всю мою фамилию: убит за предательство, за измену. Ведь это — ужаснее всего. И от кого погибнуть? От рук трусов, предателей!
— Ну, ну, пойдем на воздух. Кончилось хорошо — в чем же дело?
Вышли, начали прогуливаться. Иосиф советует:
— Нужно увеличить мой отряд. Тщательно наблюдать, чтоб не было заговора. Отряд будет около тебя. Ночевать будешь в одной хате с нами. Понял?
Иосиф, несмотря на то, что моложе Ильи на три года, покровительственно внушает Илье быть осторожным.
Логика борьбы заставила создать с первых же дней в ядре армии особое маленькое ядро — отряд террористов, «особистов».
— Но в этом таится опасность, — возражает Илья. — Отбиваться от всех твоему отряду нельзя. Он должен быть в одинаковых условиях со всеми, иначе нас оклевещут. Около меня держи лишь несколько человек; но я буду спать вповалку с рядовыми зелеными, есть из одного котелка с ними, и тебе советую. Еще два-три успешных боя, и никакая сволочь не посмеет тявкнуть. Судить я не буду: это, оказывается, не годится для руководителя. Судите своим отрядом. Понял? По-чекистски. А я буду утверждать ваши приговоры, если не забудешь представить.
Разошлись, чтоб несколько спустя обойти помещения. Илья продолжал задумчиво прогуливаться.
Первый период работы закончен. Оружие по Черноморью роздано, создаются новые отряды. Горы в руках зеленых. Отряд в 500 бойцов вышел на Кубань. В одну неделю наверстан полуторамесячный план.
Оттянул зеленых от своих хат — пятая традиция их рушилась.
Разворачивается боевая работа зимой — шестая традиция рушилась.
«Но откуда взялись эти обвинения в диктаторстве, предательстве? Почему это отец семейства из Тхаба кипит от бешенства?.. Неужели он пришел, чтобы внести разложение?.. Этот уйдет из отряда, не будет вонять».
«Тихон визжал — понятно: он за дележку. Но его нужно приручить. Его не выкуришь из отряда, и без него не обойдешься».
«Усенко — добродушный казак. Но он и головы рубит с усмешкой. Раненая правая рука его чуть-чуть зажила, висит на перевязке, но это не мешает ему итти в бой во главе конного отряда. У него большая популярность, но он, кажется, не тянется к власти. С ним не нужно ссориться».
«Кубрак? Он видит как рушатся одна за другой традиции зеленых этим дерзким, пришлым офицером — и поверил клевете местных. Он ценен».
«Тут появился черноглазый, смуглый, кудрявый в английской шинели и бурке, Горчаков. Он выздоровел. О нем слышал Илья много хорошего. Он молчал: еще ничего не знает, не знает Ильи. Но этот поддержит. Глава пятой стоит своих солдат».
Остальные командиры поплетутся за старшими.
Стемнело. К Илье подошел Иосиф.
Пошли по общественным домам, откуда зеленые выгнали прокаженных в их квартиры, расположенные тут же. Проказа — болезнь очень заразная; больные живут колонией, и встречаться им со здоровыми запрещено. Об этой ужасной болезни говорят, что она проявляется через много лет после заражения.
Но война приучила бойцов игнорировать опасность, и теперь они, расположившись по домам на полу, ели галушки, сваренные из муки прокаженных, поджаривали сало их же зарезанной свиньи, пили воду из их кадок.
Илья вместе с Иосифом обходил помещения, весело перешучивался с зелеными, забывшими о том, что они его разжаловали, предупреждал их беречься от заразы.
Пришли к отряду Усенко. Все восемь родимых сидели у костра в сарае, ели галушки, закусывали шашлыком из свинины.
Усенко добродушно пригласил: