Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

Браун Тереза

Рекомендации просто чудесные: убедиться, что тревожная кнопка у пациента под рукой, регулярно проверять состояние больных, подверженных повышенному риску, напоминать им, чтобы просили о помощи, прежде чем попытаться встать с кровати. Такие врачи, как Атул Гаванде и Питер Проновост, убедительно заявляют о том, что контрольные списки в больнице спасают жизни. Их работа сосредоточена на процедурах и протоколах, а не на оценках, однако я согласна с тем, что тщательный анализ риска падения пациентов – скорее всего, хорошая идея. Только вот происходить он должен быстрее, потому что сейчас я слишком много времени трачу на документацию риска падения пациента, вместо того чтобы пойти в палату и обсудить с подопечным, что

мы можем сделать, чтобы помочь ему тверже стоять на ногах. Складывается впечатление, что разработчики электронной системы учета не понимают, что сами по себе контрольные списки не являются инновацией, потому что неспособны заменить собой качественный и эффективный медицинский уход. Настоящей инновацией было бы сделать так, чтобы персонал использовал эти списки для создания постоянных наиболее безопасных и продуктивных клинических условий для своих пациентов.

Сейчас я слишком много времени трачу на документацию риска падения пациента, вместо того чтобы пойти в палату и обсудить с подопечным, что мы можем сделать, чтобы помочь ему тверже стоять на ногах.

Мистер Хэмптон по-настоящему рискует упасть. Он пожилой, подключен к кислороду и, судя по всему, дезориентирован в пространстве. Пока с момента начала моей смены он все время спал, однако в любой момент может проснуться из-за желания сходить в туалет, не сообразить, где сейчас находится, запутаться в своих простынях или кислородных трубках и упасть, просто пытаясь подняться с кровати.

Мысли об этом вызывают у меня тревогу, и я сразу же иду к палате мистера Хэмптона, тихо стучусь в дверь. Снова застаю его спящим. Подхожу к кровати и трогаю его за плечо.

Он открывает глаза, а я беру судно с полки, что рядом с его кроватью.

– Мистер Хэмптон, – тихо говорю я, показывая ему судно. – Вам нужно в туалет?

Он кивает, и я помогаю ему присесть на кровати, заведя за спину свою руку. Затем высвобождаю его ноги от одеяла и простыней, чтобы он мог свесить их с кровати, – в конечном счете они оказываются на полу. Он очень высокий.

– Вам нужна моя помощь?

Он отрицательно трясет головой и тянется к судну. Другую руку он запускает под свою больничную сорочку и готовится к мочеиспусканию. Я поворачиваюсь к нему спиной, при этом продолжая придерживать его за плечо, чтобы успеть поймать, если он вдруг начнет заваливаться вперед.

Я слышу звук струящейся мочи, который через какое-то время затихает. Жду несколько секунд, потом спрашиваю, закончил ли он.

– Угу.

Это был первый звук, который я услышала из его уст! Я поворачиваюсь к нему лицом, радуясь тому, что он все-таки пошел со мной на словесный контакт, и свободной рукой, тоже в перчатке, убираю судно в сторонку. Из лежащей в его палате упаковки я достаю влажную гигиеническую салфетку и протягиваю ее ему. Он берет салфетку и медленно и тщательно вытирает ей обе руки, после чего протягивает использованную салфетку обратно мне.

Я заглядываю в судно. Ему и правда хотелось по-маленькому. Я наклоняюсь, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

– Полегчало?

– Полегчало, – бормочет он себе под нос, словно говорит сам с собой, однако голос у него уверенный, без какой-либо старческой дрожи. Я смотрю на него и морщу лоб, поправляя носовой катетер, через который подается кислород. Он уже пытается вернуться под одеяло, и я помогаю ему вытянуть ноги и лечь на кровать.

Его глаза начинают закрываться. С помощью пульсоксиметра я проверяю его пульс и уровень насыщения крови кислородом. Все в норме. «Наверное, он просто устал», – думаю я, хмуря брови. Довольно необычно, что он так много спит, но он все-таки болеет лимфомой.

Зайдя в его туалет, я опорожняю судно, измерив количество мочи, чтобы позже записать это в медкарте. Любые жидкости, поступающие в организм и

выходящие из него, также подлежат подробной записи.

Мне удалось помочь обеспечить безопасность мистера Хэмптона, однако самое страшное то, что пациенты падают, как бы мы в больнице ни старались их защитить. Они падают, пытаясь поймать выпущенный из рук сотовый телефон. Или «вслед за своим артериальным давлением», когда резко встают. Или же потому, что рак затуманивает их рассудок, нарушая работу мозжечка. Или, в конце концов, когда просто не хотят просить о помощи, если им нужно в туалет.

Люди ходят на двух ногах, поэтому и запросто падают. Нам с мужем обоим доводилось падать, когда мы выгуливали нашу собаку в дождливую погоду.

Я бы предпочла, чтобы от меня ожидали непосредственного наблюдения за моими пациентами, а не просто записей о том, что я их наблюдала.

Сегодня хотя бы я не только написала, что уберегла мистера Хэмптона от падения, но и нашла время действительно это сделать.

Внезапно я вспоминаю, что мне нужно «послушать» кишечник Шейлы и что я не хочу об этом забыть. Может ли эта мелочь, которой запросто можно было пренебречь, сыграть для женщины решающую роль, подобно многочисленным мелким, но при этом столь важным этапам каскада свертывания крови? Наблюдая за тем, как мистер Хэмптон, положив голову на подушку, снова погружается в сон, пытаюсь понять, почему я чуть не забыла о Шейле. Ах да, я не хотела причинять ей ненужную боль. С клинической точки зрения было бы правильно послушать ее прямо тогда, однако, с точки зрения Шейлы, в целом это был бы не самый удачный момент. К счастью, пока еще не поздно все исправить.

Я принимаю решение быстренько добраться до ее палаты, проверить ее живот, а также узнать, подействовал ли дилаудид, после чего дать ей таблетки. Только вот над дверью в палату Дороти тут же загорается световой сигнал вызова, сопровождающийся характерным звоном. Как всегда, между двух огней. Пойду посмотрю, что нужно Дороти, – в конце концов, я уже собрала все ее утренние лекарства. Быстренько разберусь с ней, после чего зайду к Шейле, и уже потом вернусь к Дороти подробно все обсудить.

Посещение Дороти я оставила напоследок, потому что она всегда не прочь поболтать, а ее больничная палата максимально уютна. Чего стоит ее знаменитая ваза с конфетами, которая стоит на прикроватном столике, на одну из стен она повесила семейные фотографии, а на карточном столике в углу для гостей всегда наготове наполовину собранный пазл. На кровати – толстое стеганое фиолетовое одеяло, а сама она выглядит очень по-домашнему: носит свободные серые спортивные штаны, толстовки пастельных цветов, а также всевозможные шапочки, скрывающие ее лысину.

Я захожу к Дороти, здороваюсь, тянусь за кровать, чтобы выключить сигнал вызова. Она выглядит озабоченной, и я предполагаю, что ей не терпится узнать свой уровень нейтрофилов, – то есть понять, сможет ли она отправиться домой. Но она меня удивила.

– Ты принесла мой прилосек? – спрашивает она взволнованным, дрожащим голосом.

– Конечно, все у меня, – говорю я, разрывая бумажную упаковку и бросая таблетки в пластиковый стаканчик, который тоже принесла с собой.

– Мне нужен мой прилосек! – говорит она со слезами на глазах. – Скоро принесут завтрак, а у меня ужасное несварение.

Она трясет своей лысой головой, и ее розово-белая вязаная шапочка трясется вместе с ней.

– Каждый день я прошу, чтобы мне приносили мой прилосек пораньше, однако никогда не получаю его вовремя.

Прежде я никогда не видела ее в таком состоянии. Эгоистичная мысль о том, что случилось с моей милой, по-матерински заботливой пациенткой, рождается у меня в голове. Затем, так как я хочу быть доброй и чувствовать себя полезной, я даю ей обещание, которое практически наверняка исполнить не смогу.