СМЕРШ времени. «Чистильщик» из будущего
Шрифт:
– Так точно, дурак, товарищ полковник.
Я понимал, что меня уже понесло, но упрямо стоял на своем.
Полковник постучал себя по голове: соображай, мол, нашел, когда выказывать твердолобое упрямство.
– В общем, не хочу больше слышать такое! Ты кадровый офицер спецслужбы и помни об этом! Езжай в роту, там политрук набрал расстрельную команду. Проследи. Если не исполнят, тогда – сам. И рука дрогнуть не должна. Это приказ! Все, и, прежде всего, командиры и политработники должны видеть, что возмездие за подобные преступления неизбежно! Ты меня понял?
– Понял,
– И учти – если в роте будет еще одно ЧП, вроде неисполнения приказа, политруку несдобровать, тебе – тоже. Не пугаю, знаю уже – парень ты не из пугливых, предупреждаю просто.
Вон как все повернулось. Еще не так давно радовался я, что не приходилось своих расстреливать. Сейчас не 41-й год, когда бездумно расстреливали от рядовых до командующих армиями, списывая на них поражения и потери первых месяцев войны.
Однако я – не гражданское лицо, которому если что-то не нравится – написал заявление и хлопнул дверью. Я – в армии, да еще в таком подразделении, как контрразведка СМЕРШ. Отсюда убывают только по ранению или гибели.
Сев на трофейный мотоцикл с коляской, я поехал в полк. Стоял он километрах в тридцати от Конотопа.
Прибыв, я доложился командиру полка. Он зло глянул на меня и бросил:
– Садись! За исполнением наблюдать?
– Обязали.
Командир достал фляжку, две железные солдатские кружки, разлил по ним водку и выпил. Я последовал его примеру. Однако на душе было так муторно, что водкой не заглушить.
– Ты кто по воинской специальности? – спросил меня командир полка. От него уже изрядно пахло спиртным. Похоже, он и до моего приезда прикладывался к фляжке.
– Танкист.
– Тогда понять должен. Я с этим командиром роты полгода на передовой воюю. Совсем зеленым после училища пришел. Он – на взвод, я батальоном командовал. Смелый парень – опыта боевого набрался, два ордена Красной Звезды получил. Неделю назад разведка донесла – против нас немецкий танковый батальон выдвинулся, пятьсот второй. Cлышал о таком?
– Не доводилось.
– Конечно – откуда? СМЕРШ далеко от передовой. Так вот, батальон этот «тиграми» укомплектован. Что им наши «тридцатьчетверки» могут сделать? Только если в упор стрелять. Вышли они в атаку, а навстречу – четыре «тигра». Не стал Пелешко судьбу испытывать. Не увел бы роту – всех бы «тигры» пожгли. Может, и обошлось бы тогда, да политрук наверх «телегу» написал. И видишь, как оно обернулось… Я надеялся – ну, звездочку снимут, в штрафбат пошлют – возвращаются же оттуда люди.
Командир полка плеснул себе водки в кружку и выпил ее одним глотком.
А я пытался представить тот, последний для старлея Пелешко, бой с «тиграми». Действительно, командиру роты было чего опасаться. В армии после Курской дуги «тигров» боялись. Броня толстая – только метров с трехсот-четырехсот пробить можно, да и то – если в борт или корму выстрелить. Но в здравом уме немцы борта подставлять не будут. И пушка калибра 88 мм очень сильна, пробивает лобовую броню Т-34 с 1,5–2 км. Против «тигра» разве что КВ продержится за счет толстой лобовой брони, а пушка у него такая же, как и на Т-34, – 76 мм. Так что и средний и
В душе я понимал опального командира танковой роты и сочувствовал ему. Боевые машины и людей он берег, а не струсил. Увы, только к самому концу войны наши военачальники научились ценить и беречь людей, не устилать их трупами дорогу на Берлин.
В комнату зашел майор, представился:
– Начальник штаба майор Тягачев. Готово уже, полк построен.
Полковник тяжко вздохнул, как будто его самого на казнь ведут, и вышел из комнаты. Я – за ним, не отставал.
В поле был выстроен в виде полукаре, иначе говоря – буквой «П», весь личный состав полка. Почти посередине стоял стол, за которым сидел, судя по красной звезде на рукаве, полковой политрук и судья военно-полевого суда – судя по петлицам.
Командир полка подошел и тяжело плюхнулся на стул. Политрук осуждающе покосился на него.
Двое конвоиров привели командира роты. Молодой парень в расстегнутой гимнастерке, без ремня и босиком.
Судья поднялся, зачитал приговор. Сердце мое сжалось от жалости.
Выстроили расстрельную команду – пять бойцов с винтовками.
– Я не трус! – прокричал старлей.
В его глазах было столько отчаяния, что я не выдержал, опустил голову.
Раздалась команда:
– Заряжай!
Щелкнули затворы винтовок.
– Прощайте!.. – крикнул танкист и поднял глаза к бездонному небу.
На поле стояла такая тишина, что даже негромкий его голос резанул сердце, леденя его неотвратимостью приближения бессмысленной смерти парня.
И тут случилось неожиданное. Весь полк, как по команде, исполнил поворот «кругом». Теперь судья и политрук видели лишь спины танкистов. Полк не хотел, просто отказывался смотреть, как расстреливают их товарища! Они не считали его трусом, а наказание – заслуженным. Танкисты показали таким образом, что они не согласны с решением суда, что они протестуют.
Зрелище было настолько необычное, что начальство на минуту утратило дар речи.
Политрук вскочил со стула, кашлянул и закричал:
– Кругом!
Строй развернулся. Раздалась команда:
– Готовсь!
Солдаты расстрельной команды вскинули винтовки к плечам.
Полк снова развернулся. Происходило нечто неординарное. Я о таком раньше даже не слышал.
Политрук махнул рукой, сержант крикнул:
– Пли!
Нестройно грохнули выстрелы. Старлей упал. Над полем повисла гробовая тишина.
Первым поднялся судья военно-полевого суда. Его лицо выражало крайнюю степень возмущения.
– Черт знает что в вашем полку творится, – бросил он и шмыгнул между батальонными коробками.
Полковник поднялся, обвел строй повлажневшими глазами. И увидел я в них не возмущение, а гордость за своих людей и боль за убитого старлея.
– Разойдись! – зычно крикнул он.
Мы направились к штабу. Я бы сразу уехал, но требовалось соблюсти некоторые формальности, подписать соответствующий акт. Он был уже готов, и все начальство расписалось – а теперь и я, как представитель СМЕРШа, поставил свою подпись.