Смерть Аттилы
Шрифт:
Девушка была такого же роста, как каган, и когда Ардарик увидел их стоящих рядом — светлое красивое дитя и гунна, напоминавшего огромную плотную жабу, он невольно издал какой-то звук. Он не мог радоваться. Дитрик держался за стремя и радовался, и ликовал, как все остальные гунны. Ардарик снова глянул на Видимира и увидел, что тот продолжает молчать, стараясь, чтобы лицо не выражало никаких эмоций, и он стал считать его своим единомышленником.
Небо сияло звездами, дул мягкий ветерок, пропитанный запахом трав и деревьев, росших у реки. Аттила снял с плеч тяжелый плащ. Было слишком жарко для такой одежды. Вдали, на равнине, красным кольцом сверкали
Каган медленно ехал к факелам, его сопровождали солдаты и подчиненные. Каган не мог сдержать улыбку. Она была красивой и безотказной девушкой. Многие женщины не выказывали должного желания, и это все портило. Но важнее было то, что стояло за ней. Бургунды владели территорией между реками Роной и Рейном и дальше к Альпам. Сейчас, когда он мог контролировать эти земли, каган понимал, что может овладеть Италией.
Когда у него будет Италия, дела пойдут совсем хорошо — будет достаточно пропитания и будут защищенные границы, и ему станет легче справляться с подчиненными народами. И тогда хунну смогут восстановить свою численность и обретут настоящую силу и власть. Мягкий ветерок над степью, сотни крохотных цветов и трав, растоптанных копытами коней, услаждали запахом его брачную ночь.
Он уже слышал жалобные звуки труб и флейт и чувствовал запах горящих масел, пропитавших факелы. По краям пылающих огней собрались люди, которые засвидетельствуют их брак — вожди других подчиненных ему кланов, люди, которых он сделал королями, чтобы они ему лучше служили. Свет факелов отражал золотую отделку их одежды и блеск глаз, глядящих на него.
Он замедлил бег коня, чтобы церемония протянулась подольше и была более торжественной. Позади него ехал Эрнач со знаменем кагана и тихо уговаривал свою сноровистую лошадку. Аттила уже выезжал так в кругу горящих факелов, но тогда все свидетели были гунны, и он направлялся не к невесте, а к могиле. Когда он ехал к телу своего брата, он думал, как же он сможет оправдать это убийство, как он сможет что-то объяснить этим людям, собравшимся, чтобы судить его.
Но когда он наконец въехал в круг факелов и увидел этих мужчин, которые были все гораздо его старше, неопределенность и неуверенность оставили его. Он стоял перед ними, как стальной кулак, и объяснил, что он убил Бледу и теперь станет их главным вождем. Каган объяснил всем, что Бледа предпочитал римлян и германцев своему собственному народу и хотел освободить императоров от ежегодной дани.
Сейчас Аттила подъехал близко к факелам и увидел Илдико и ее прислужниц, стоявших неподалеку. Она войдет в круг после него, чтобы показать, что она гораздо ниже его рангом. Если бы он был вождем или королем, то они вместе вошли в круг, потому что девушка была дочерью вождя. В ту ночь, когда он стоял перед старейшинами над телом своего брата, он пытался объяснить, какие чувства он испытывает к собственному народу, и ему пришли на ум рассказы старейшин, и тогда он назвался Каганом всех Хунну. Хотя его клан был самым крупным, существовали еще дюжины других, и старейшины начали возмущаться. Их злила узурпация высокого титула больше, чем смерть Бледы. Но они его уже боялись. И никто не сказал, что это святотатство, и титул стал реальностью. Он был Великим Каганом!
Каган остановил коня на краю освещенного пространства и оглянулся. Все смотрели на него. С раннего детства он постоянно чувствовал на себе чужие взгляды, с восхода до заката. Аттила спокойно переводил взгляд с одних на других — ломбардцев, выходцев
Огромные костры полыхали по обоим берегам реки. Они были сложены высотой в два человеческих роста, чтобы отметить брак Аттилы. Такс, стоя в карауле у ворот частокола, вспоминал, когда каган впервые приказал разводить такие костры. Очень долго хунну считали, что костры были частью брачной церемонии германцев, а кагану были по душе их обычаи. Позже они обнаружили, что германцы считали костры проявлением обычаев хунну.
Такс прислонился к столбу. Он был немного пьян и прислушивался к звукам летней ночи. В помещениях для женщин Крека-хатун и другие жены Аттилы праздновали по-своему. Из окон неслась бешеная музыка труб и барабанов. Яя, ранее ходивший и подсматривавший за ними, сказал, что они плясали. Во дворце никого не оставалось, кроме караульных и парочки рабов внутри дворца.
— Такс, — позвал его снаружи Дитрик. — Ты здесь?
— Да, иди сюда!
Такс спустился по лестнице вниз.
— Ты принес, а?
Дитрик въехал в ворота, везя с собой два огромных кувшина с пивом.
— Мне кажется, что мой отец догадался. Он запер пивоварню. Они уже начали?
Такс покачал головой. Он взял в руки уздечку, и они с Дитриком пошли через двор.
— Не думаю. Если они начнут, то мы тоже будем продолжать пить, не можем же мы оставаться единственными трезвыми на свадьбе!
Они прошли под окнами помещения Креки-хатун и вышли к костру караульных в задней части ограждения. Они могли видеть двигающиеся фигуры женщин сквозь окна, но Такс отвернулся от них. Существовало строгое табу — нельзя было смотреть на танцующих женщин.
— Дитрик, — сказал он приятелю. — Ты должен следить за мной и Монидяком, чтобы мы не перепились!
— Разве это возможно? — улыбнулся Дитрик. Они завернули за угол и пошли к маленькому полю.
Такс засмеялся.
— Надеюсь, что нет. Нам придется охранять комнату кагана и не стоит быть чересчур пьяными.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Константиус уже не первый раз встал, сжимая в кулаках складки белой одежды.
— Вы должны его разбудить. Они ждут.
— Пусть подождут, — ответил Монидяк. Он поставил копье рядом с дверью и облокотился на стену, сложив руки на груди. Такс сидел рядом на полу с другой стороны двери. Он перевел взгляд с Монидяка на Эдеко, который никак не мог решиться. Лоб Эдеко сейчас прорезала удивительно глубокая морщина, он постоянно жевал губами и не сводил глаз с двери кагана.
Константиус мрачно посмотрел на Монидяка и снова устало сел. В маленькой прихожей была только одна скамья.
Эдеко и Константиус тесно прижались на ней, как двое влюбленных.
— Что вы думаете? — спросил Эдеко.
— Я? — переспросил Такс. — Ничего. Она — очень хорошенькая.
Монидяк улыбнулся.
— Мне нравятся более толстые женщины, на них мягче лежать.
— У тебя, братец, — сказал ему Эдеко. — У тебя самого слишком много жира, и он мешает тебе как следует слышать.
Монидяк откинул голову и захохотал. Углы рта Эдеко опустились, будто ему пришла в голову неприятная мысль. Он взглянул на Константиуса.
— Наверно, ты прав. Нам придется туда войти. Он никогда так долго не спит и всегда отзывается, когда кто-то стучит в дверь.