Смерть цвета бейсик
Шрифт:
— Костя, ты не мог бы позвонить?
— Софья Олеговна, Екатерина Сергеевна и Настя сейчас в Берлине, вот-вот пересадка на Шанхай.
— А Миша?
— Телефон выключен.
— А?..
— Тоже выключен.
— Я позвоню с твоего?
— Лучше с этого, — Костя протянул мне крохотный зеленый телефончик.
Я запустил эмулятор, настроил диапазон голосов. Из программы можно было звонить и по обычным номерам, тогда голос шел измененным, но не зашифрованным.
— Желудь? Мне посоветовали обратиться к вам насчет переезда.
— Переезда? А кто посоветовал?
— Ну, он сказал, что вы его ждете сегодня, но сам
— Подъезжай, — он продиктовал адрес и путано объяснил дорогу.
Если шоссе было разбито, то в Гатчине дороги, по сути, не существовали. Их не ремонтировали лет пятнадцать-двадцать, и асфальт остался воспоминанием. Костя ехал медленно, опасаясь застрять. Никаких фонарей тут, конечно, не было, и поздней ночью светились только редкие окна, часто затянутые пластиковой пленкой или вовсе забитые досками. В таких районах нищета нагло и бойко била в глаза. Даже мой родной городок, каким он был четверть века назад, казался, в сравнении, полным достатка и уюта. Обычно я видел такие кварталы, только проезжая мимо. Жизнь в зеленой зоне создавала иллюзию повсеместного скромного, но благополучия. Не говоря уж об эрзац-палаццо, там соседские постройки вообще мало откуда можно было увидеть, а даже если и виднелись из какого-нибудь окна верхнего этажа, то тоже светились более или менее варварской роскошью.
Навигатор вывел нас к длинному трехэтажному дому, где горело только четыре окна первого этажа. На этот раз Костю удалось уговорить уехать, и мы обнялись на прощание.
К дому пришлось добирался через хлюпающую грязь, и я порадовался берцам. Возле ржавой железной двери, вставленной в стену гнилого красного кирпича, нашелся звонок. Шел мелкий ледяной дождь, и, собравшаяся на крыше, вода довольно уверенным потоком лилась мне на голову. От козырька осталось только два кронштейна, даже в темноте очевидно ржавые насквозь. Я старался пристроится поближе к стене, прячась от воды под капюшоном непромокаемой куртки.
Дверь с лязгом распахнулась. Открывший был тощим, узкоплечим и длинным, почти с меня, парнем лет двадцати пяти. Он слегка рыгнул, втянул сопли и кивнул через плечо внутрь. Пропустив меня, он высунулся наружу и бессмысленно осмотрелся — машина с выключенными фарами сейчас осталась бы незамеченной в двадцати шагах. На пальцах у него были татуировки-перстни, на загривке выбит «МИР» — уголовник, что-то там у них это значило.
Из полутемного коридора мы зашли в ярко освященную большую комнату, лампы были вкручены попросту в патроны, подключенные открытой проводкой без всякой симметрии. На стенах шелушилась двухцветная масляная краска, я уж забыл, когда видел ее в последний раз, может быть, еще в армии. Пол, потолок, стены, все выглядело липким от грязи. Мебель оказалась неожиданной для такого места: у стены стоял остро модный диван в ретро-стиле, кожаный с высокой деревянной спинкой, перед ним разноцветный стеклянный столик на сложной асимметричной ножке. С трех других сторон столик окружали кресла в форме накрашенных ярко-красных губ. В отличие от остального, мебель смотрелась относительно чистой. На диване сидел развалясь крепкий парень. Под рубашкой, расстегнутой на мощной груди, виднелся неясный кусочек татуировки. В кресле, слева от крепыша, расплывался толстяк. У всех на пальцах выбиты перстни, хотя едва ли кому-то больше тридцати.
— Починить чего хочешь? — сказал здоровяк. — У нас как раз горшок подтекает.
Я промолчал,
— Шучу. Ты не против, Мотя глянет, нет у тебя с собой чего лишнего?
Я поднял руки, не отпуская рюкзак.
Микрофон и камеры легко спрятать где угодно, искать их без специальной аппаратуры пустое дело, так что уголовников, наверно, беспокоило оружие.
— Чистый.
— Все? Было нежно.
— Что в ридикюле? — спросил крепыш.
— Бельишко мое.
— Ну, ты поставь бельишко чуть в сторонку, так чтоб нам не быть нервными за беседой. Садись, будь как дома. Так зачем, говоришь, я тебе?
— Я говорил, мне в климат помягче надо.
— И кто же тебя ко мне послал?
— Принц.
— Не сходится. Знающие люди говорят — мертвый он, не повезло сегодня вечером. Выходит, от мертвого ты пришел?
— Можно сперва послать, потом умереть, правда ведь?
— Правда, но есть вторая беда, все его пацанчики — студентики, самому старшему половина твоего. Так откуда ты взялся, дедушка?
— От бабушки, — я встал. — Драл ее, внучек, всю ночь, к утру устал, решил тебя проведать.
— Сядь где сидел, — сказал он негромко и спокойно. В руках появился пистолет, что-то вроде «Глока». — И не торопись, тихонечко так.
Дылда, пустивший меня, держал старый добрый ПМ. Толстяк громко лязгнул, заправляя ленту в пулемет Калашникова. У него был не РПК, по сути, автомат с удлиненным стволом, а именно полноценный пулемет под винтовочный патрон с примкнутой коробкой на сотню патронов. Внушительная вещь, хотя и глупая в помещении.
— Твой пухлый дружок любит большие штуки. Это просто так или он на что-то намекает?
— Много слов, дедушка. Так откуда ты нарисовался?
— Давай вместе подумаем. Если я конторский, то ведь, наверное, не один? Тогда у вас беда, выбраться не получится, и стволы вам только в минус. Убивать меня один вред, этого вам не забудут. Если же я не конторский, то убивать вроде и не зачем.
У крепыша заиграл телефон, слава богу, звонком, хоть на этот раз, стоял не Боря, а знаменитая джазовая мелодия.
— Ну, вы где? У меня. Точно он, вылитый с фото, даже еще красивей.
— Вот что, дедушка, есть на свете люди, которым ты нужен живым больше, чем мертвым. Я не с ними. Благодарность придет за любого, а мне с трупом даже удобней будет. Или могу пульку в колено, это вообще всем пофиг. Мужчина ты, говорят, дерзкий, умелый, так что не надо резкостей, не пугай нас, мы и так боимся. Свинка, глянь, чего там в сумочке. Мне так кажется, обманывает он нас насчет бельишка.
Он дернул затвор, уже досланный патрон вылетел, кувыркаясь. Так или иначе, шансов не было никаких. Один, с голыми руками, против трех вооруженных, лишние двадцать лет и десять килограмм, из положения сидя. Даже в три раза меньше, чем никаких.
— Я фигею, Желудь! — толстяк справился с молнией рюкзака.
— Че там? — он не отводил от меня ни глаз, ни дула пистолета.
— Бабки! Просто море бабок!
— Кроме?
— Чипы какие-то. Хонг конг написано.
— Тоже заберем, они тебе, дедуля, не понадобятся, тебе от них один вред будет.
— Лягавым сдашь, паскудник?
— Самому стыдно. Хочешь, кончу тебя? Чтоб по понятиям?
На улице подъезжали машины, по звуку не меньше десятка, хлопали дверцы. Кто-то уже целил в меня через окно, в комнату набивались спецназовцы в полной сбруе.