Смерть - дорогое удовольствие
Шрифт:
– Вся беда в вопросах. Вы лучше подумайте об ответах.
– О, я знаю все ответы.
– Тогда, должно быть, вам задали все вопросы.
– Это так, – согласилась она.
Она выскользнула из пеньюара и крошечную долю секунды, до того как исчезнуть в ванной, стояла обнаженной. Взгляд ее глаз был насмешливым и не на шутку жестоким.
До ее появления в хлопчатобумажном платье и полотняных теннисных туфлях на босу ногу прошло много времени, заполненного плеском воды и ойканьем.
– Вода очень холодная, – коротко объяснила она. Пройдя мимо меня через комнату
Откуда-то снизу ответил голос старой карги:
– Я не обязана обслуживать по десять человек в каждой квартире, ты, мерзкая маленькая потаскушка.
– У меня есть то, что нужно мужчинам, не то, что у тебя, старая свинья.
– И ты не устанешь отдавать это им, – прокудахтала в ответ карга. – Чем больше, тем веселее.
– Тьфу! – прокричала Моник и, прищурив глаза и тщательно прицелившись, сплюнула в лестничный колодец.
Должно быть, карга ожидала этого, потому что я услышал торжествующее кудахтанье.
Моник обернулась ко мне.
– Как я могу быть чистой, если вода холодная? Всегда холодная?
– Анни жаловалась на воду?
– Без конца, но у нее были не те манеры, чтобы это дало результаты. Я сержусь. Если она не обеспечит меня горячей водой, я сведу ее в могилу, эту высушенную старую ведьму. В любом случае я перееду отсюда, – сказала она.
– Куда вы переезжаете? – спросил я.
– Я съезжаюсь со своим постоянным поклонником. На Монмартр. Район ужасный, но поприятнее, чем тот, где я живу сейчас, по крайней мере, я нужна этому человеку.
– Чем он зарабатывает на жизнь?
– Работает в клубах. Он – не смейтесь! – фокусник. У него есть ловкий трюк: он запускает поющую канарейку в большую клетку и делает так, что та исчезает. Выглядит фантастически. Вы знаете, как это делается?
– Нет.
– Клетка складывается. Это легко, клетка специальная. Но птица оказывается раздавленной. Потом он делает так, что птица вновь появляется, это просто другая канарейка, точно такая же. На самом деле фокус очень легкий, никто из публики не подозревает, что он каждый раз убивает птицу, чтобы проделать свой трюк.
– Но вы догадались.
– Да. Я догадалась в первый же раз, как увидела. Он подумал, что я умная, раз догадалась. Но я спросила: «Сколько стоит канарейка?». Оказывается, три франка, самое большее четыре. Это довольно умно, не так ли? Вы должны согласиться, что это умно.
– Умно, – согласился я, – но я люблю канареек больше, чем искусство фокусников.
– Глупо. – Моник рассмеялась, не веря мне. – Удивительный граф Сзелл – называет он себя.
– Так вы будете графиней?
– Это сценическое имя, глупый. – Она взяла баночку с кремом для лица. – Я просто буду еще одной глупой женщиной, которая живет с женатым мужчиной.
Она втерла крем в лицо.
– Где он? – не выдержал я. – Где этот парень, о котором вы говорили, что он сидит здесь?
Я готов был услышать в ответ, что она все придумала.
– В кафе на углу. Он там обязательно будет.
– Я пойду и поговорю с ним.
– Подождите меня. – Она вытерла крем салфеткой, повернулась ко мне и улыбнулась. – Я в порядке?
– В полном порядке, – ответил я ей.
Глава 25
Кафе находилось на бульваре Мишель, в самом сердце левого берега. Снаружи на ярком солнце сидели студенты. Косматые и серьезные, они приехали из Мюнхена и Лос-Анджелеса в уверенности, что Хемингуэй и Лотрек все еще живы и в один прекрасный день где-нибудь в кафе на левом берегу они их встретят. Но все, кого они когда-либо смогут встретить, – просто молодые люди, которые выглядят точно так же, как они сами, и с этим печальным открытием они в конце концов вернутся в Баварию или в Калифорнию и станут коммерсантами или служащими. А пока они сидят в этой горячей точке культуры, где бизнесмены становятся поэтами, поэты становятся алкоголиками, алкоголики становятся философами, а философы понимают, насколько лучше быть бизнесменами.
Это был Гудзон. У меня хорошая память на лица. Я увидел его сразу же, едва мы свернули за угол. Он сидел один за столиком в кафе, перед ним лежала сложенная газета, а сам он с интересом изучал посетителей. Я окликнул его.
– Жак Персиваль, – крикнул я. – Что за сюрприз!
Американский специалист по водороду выглядел удивленным, но для любителя он сыграл свою роль довольно хорошо. Мы сели за его столик. После скандала в дискотеке у меня болела спина. Прошло много времени, пока нас обслужили, потому что в глубине кафе было полно людей, которые, вместо того чтобы есть, наперебой пытались подозвать официанта, размахивая туго свернутыми газетами. В конце концов мне удалось привлечь внимание официанта.
– Три больших кофе со сливками, – заказал я.
Пока не прибыл кофе, Гудзон не сказал ни слова.
– Как насчет юной леди? – спросил Гудзон, опуская кубики сахара в кофе с таким видом, будто был потрясен. – Могу я говорить?
– Конечно, – ответил я. – Между Моник и мной нет секретов.
Я склонился к ней и понизил голос:
– Это очень конфиденциально, Моник. – Она кивнула и выглядела очень довольной. – В Гренобле есть небольшая фирма по выпуску пластмассовых бус. Некоторые из владельцев обычных акций продали свои акции фирме, которую я и этот джентльмен более или менее контролируем. Теперь на следующем собрании держателей акций мы будем…
– Перестаньте, – взмолилась Моник. – Я не могу выдержать деловых разговоров.
– Ну, погуляйте пока, – предложил я, с понимающей улыбкой даруя ей свободу.
– Вы не могли бы купить мне сигарет? – попросила она.
Я купил у официанта две пачки и обернул вокруг стофранковую купюру. Она ушла, и при этом у нее был вид, как у собаки, раздобывшей сочную кость.
– Я здесь не по поводу фабрики бус, – сказал мужчина.
– Фабрики бус не существует, – объяснил я.
– О! – Он нервно рассмеялся. – Предполагалось, что я свяжусь с Анни Казинс.