Смерть - дорогое удовольствие

Дейтон Лен

Люазо склонился над книгой и сделал запись аккуратным почерком невротика «Клод Люазо», а в графе для комментариев в качестве причины посещения поставил: «Стимулирующее».

Женщина пододвинула книгу мне. Я вписал свое имя, а в качестве комментария я привел слово, которое всегда пишу в тех случаях, когда не знаю, что сказать: «Бескомпромиссный».

Женщина кивнула.

– И ваш адрес, – добавила она.

Я уже был готов заметить, что никто не записывал свой адрес в книге, но когда моим адресом интересуется молодая женщина приятных форм, я не считаю нужным скрываться. Я записал адрес: «Для передачи адресату: „Маленький легионер“, улица Сен-Фердинанд, семнадцатый округ».

Женщина фамильярно улыбнулась Люазо:

– Адрес главного инспектора я знаю: «Уголовный следственный отдел, Сюртэ Насьональ, улица Соссе». [15]

В

офисе Люазо царила та суматошная, но преисполненная дружелюбия атмосфера, которой наслаждаются полицейские. В помещении на видном месте стояли два небольших серебряных кубка за победу в командных соревнованиях по стрельбе: Люазо привел свою команду к победе в 1959 году. На стенах висели несколько групповых фотографий, на одной из них был изображен Люазо в военной форме, стоящий перед танком.

15

Полицейская система Франции особенно сложна. Сюртэ Насьональ – это полицейская система, действующая во всей Франции и непосредственно подчиняющаяся министру внутренних дел из Министерства на улице Соссэ. На набережной Орфевр находится префектура, которая выполняет ту же самую работу для Парижа. Есть еще и жандармерия – ее представителей летом можно узнать по мундирам цвета хаки, – которая несет полицейские функции по всей Франции, подчиняясь приказам военного Министра; фактически, это солдаты. Точно так же существуют и специальные группы: Мобильная гвардия и РКБ – Республиканский корпус безопасности, которые очень мобильны и имеют большую ударную силу. Люазо работал на первую из них – на Сюрте Насьональ, которая, кроме обычной полицейской работы, занималась контрразведкой, экономическим шпионажем (союзами и потенциальными забастовками), азартными играми и пограничным полицейским контролем. Шестьдесят подразделений корпусов РКБ контролировались одним из членов директората (Национальная Безопасность) в Сюрте Насьональ. – Примеч. авт.

Люазо снял с пояса большой автоматический M1950 и положил его в ящик.

– Нужно взять что-нибудь поменьше, – сказал он. – Этот портит мне костюм.

Тщательно заперев ящик, он просмотрел другие ящики своего письменного стола, перетасовывая их содержимое и со стуком захлопывая, пока не выудил и не положил перед собой регистрационный журнал-досье.

– Это ваше досье, – сообщил Люазо, вынимая оттуда фотоснимок, оказавшийся моим carte de sejour. – Занятие, – прочитал он вслух, – директор агентства путешествий. – Он взглянул на меня и кивнул. – Это хорошая работа?

– Мне подходит, – ответил я.

– Мне бы тоже подошла, – сказал Люазо. – Восемьсот новых франков в неделю, и большую часть времени вы тратите на развлечения.

– Вновь появился интерес к досугу, – пояснил я.

– Никогда не замечал подобной склонности у тех, кто работает на меня.

Он подтолкнул ко мне пачку сигарет «Галуаз». Мы закурили и взглянули друг на друга. Люазо было около пятидесяти лет. У него было короткое мускулистое тело с широкими плечами, лицо испещряли мелкие шрамы, части левого уха недоставало. Волосы совершенно седые и очень коротко подстрижены. В нем чувствовалась энергия, но он не был склонен тратить ее понапрасну. Люазо повесил пиджак на спинку стула и очень аккуратно закатал рукава рубашки, сразу став похожим не на полицейского, а, скорее, на полковника десантных войск, планирующего внезапный удар.

– Вы наводили справки о клинике Дэтта на авеню Фош.

– Все говорят мне об этом.

– Кто и почему?

Я сказал:

– Ничего не знаю о его клинике и не хочу знать.

– Я отношусь к вам, как к взрослому человеку, – сказал Люазо. – Если вы предпочитаете, чтобы я относился к вам, как к прыщавому юнцу, можно сделать и так. Мне хотелось бы знать, на кого вы работаете. Однако, чтобы вытянуть это из вас, потребовалось бы подержать вас пару часов в курятнике. Так что пока я скажу вам следующее: меня интересует дом на авеню Фош, и я не хочу, чтобы вы даже попытались выйти на него с подветренной стороны. Держитесь подальше. Скажите тем, на кого вы работаете, что этот дом – на авеню Фош – останется маленьким секретом

главного инспектора Люазо. – Он сделал паузу, размышляя, что еще мне сказать. – В это дело вовлечены могущественные силы.

– Зачем вы мне все это говорите?

– Я думал, вам следует это знать. – Он пожал своими галльскими плечами.

– Почему?

– Вы не понимаете? Эти люди опасны.

– Тогда почему вы не притащите их в свой офис вместо меня?

– О, они слишком умны для нас. Кроме того, у них есть высокопоставленные друзья, чтобы защищать их интересы. И только если эти друзья их подводят, они могут прибегнуть к принуждению, шантажу и даже к убийству, но всегда делают это умело.

– Говорят, что лучше знать судью, чем знать закон.

– Кто говорит?

– Где-то слышал.

– Вы соглядатай, – сказал Люазо.

– Да, – согласился я. – И при том чертовски хороший соглядатай.

– Звучит так, будто вам это нравится, – мрачно заметил Люазо.

– Это мой любимый вид спорта. Динамичный и в то же время малоподвижный. Игра, требующая мастерства, в которой есть элемент везения. Игра, не зависящая от времени года, не требующая специального оборудования…

– Не умничайте, – печально сказал он. – Это политическое дело. Вы знаете, что это значит?

– Нет. Я не думаю о том, что это значит.

– Это значит, что, вполне возможно, в один из дней следующей недели утречком вас выудят из тихой заводи канала Сен-Мартин и отвезут в институт судебной медицины, [16] где обитают мальчики в передниках мясников и в резиновых сапогах. Они составят опись того, что найдут в ваших карманах, отошлют вашу одежду в Управление по делам неимущих, привяжут вам бирку с номером, заморозят до минус восьми градусов и сунут на полку с двумя такими же глупыми ребятами. Старший полицейский офицер позвонит мне, и я пойду и опознаю вас. Я этого терпеть не могу, потому что в это время года там тучи мух, огромных, как летучие мыши, а запах доносится аж до вокзала Аустерлиц. – Он сделал паузу. – И мы даже не станем расследовать ваше дело. Постарайтесь это понять.

16

Старое здание, построенное на месте тюрьмы и примыкающее к площади Маза, возле вокзала Аустерлиц. Используется как морг. – Примеч. авт.

Я сказал:

– Я понял. Я стал экспертом по распознаванию угроз вне зависимости от того, как они обставлены. Но прежде чем дать паре полицейских веревки, бирки и карты канала Сен-Мартин, убедитесь в том, что для участия в деле вы выбрали людей, не являющихся незаменимыми в вашей фирме.

– Увы, вы меня поняли неправильно, – произнес Люазо, но глаза его утверждали обратное. Он пристально смотрел на меня. – Мы оставим все, как есть, но…

– Просто оставьте все, как есть, – прервал его я. – Скажите своим полицейским, чтобы они захватили плащи с зашитой в край свинчаткой, а я возьму свои плавательные пузыри.

Люазо постарался придать своему лицу как можно более дружелюбное выражение.

– Не знаю, когда вы созреете для клиники Дэтта, но до тех пор я решил вести за вами постоянное наблюдение. Если это политическое дело, тогда пусть политический отдел запросит информацию. Нам нет смысла стремиться перерезать глотку друг другу. Согласны?

– Согласен.

– В последующие несколько дней с вами могут вступить в контакт люди, которые будут утверждать, что работают на меня. Не верьте им. Если вы захотите что-либо узнать, приходите прямо ко мне. Я 22–22. [17] Если не застанете меня, то здесь будут знать, где я. Скажите оператору: «Un sourire est different d'un rire». [18]

17

Во Франции старшие полицейские офицеры пользуются персональными линиями. – Примеч. авт.

18

Un sourire est different d'un rire – улыбка – это совсем не то, что смех (фр.).