Смерть - это еще не повод

Сиромолот Юлия Семеновна

– Кризис.

– Он самый. Или еще какие-то причины. Или просто обман, но восемь тысяч странных существ - лучших умов, инженеров, математиков, врачей, биологов, генетиков - и все молодые... не старше тридцати пяти - оказались ненужными... Ты знаешь, что с нами сделали?

Умо отрицательно покачал головой.

– Полторы тысячи просто уничтожили. Научные центры в Яффо, Праге и Эдо обесточили. Все марсиви, у которых не вышел еще срок медикаментозной комы, срок превращения - погибли. Задохнулись. Умерли там, в этих огромных могилах. Это наши нерожденные.

Она дернула респиратор, будто ей самой не хватало воздуха.

– Часть марсиви, узнав об этом, взбунтовалась. Да, да, нападение на Делмарво. Сто пятнадцать мертвых марсиви, это наши мученики. И основа легенды о "зомби-террористах". И вообще основа легенды о "зомби". Они пытались захватить военную базу

и космодром, они... надеялись... мы все надеялись. Мы видели, что люди сошли с ума. Что они напуганы. Что они не хотят и не могут ничего сделать - ни вернуть нам наши прежние жизни, ни отдать нам то, что они были должны. Ни принять нас снова - потому что мы уже были другие. После Делмарво - после того, как ваша кровь пролилась - с нами вообще уже не хотели разговаривать. Но ведь до этого... до этого были еще попытки уничтожить и тех, кто успел родиться! Была газовая атака в Найроби, попытка массового отравления в Барсинском аэрокосмическом центре... Мы теряли своих. Для вас потеря ста человек - это ерунда. Вас даже после кризиса полмиллиарда одних светляков, и червяков еще три. А для нас сто мучеников и полторы тысячи нерожденных - уже катастрофа.

Она перевела дух, посмотрела на Умо - смерила его взглядом с ног до головы. Умо изнывал от стыда и от гнева. Что угодно, думал он, что угодно, только не это... она бредит. Этого не может быть. Об этом бы...

Об этом бы предпочли молчать, понял он. И ведь неправды не сказали. "Судьба их была трагична". Умо знал, что живет в обществе, которое устроено несправедливо - но ему казалось, что распределение материальных благ и качества жизни в зависимости от умственных способностей - не самый плохой вариант из тех, которые человечество уже испробовало... В его мире умные люди заботились друг о друге. Уважали друг друга. Стремились не причинять друг другу боли без нужды. Старались не говорить друг другу неправды. Гордились тем, что их жизнь разумно устроена.

И одним махом убили полторы тысячи других людей. Кстати, тоже умных. Вероятно, много умнее самых умных из выживших. Иллатан чувствовал, что лицо буквально пылает. Глупые зомби. Тупые зомби. Тупые. Глупые. Жадные. Пожиратели мозгов...

– Мне об этом ничего не известно, Линза. Только то, что ты говоришь - а ты говоришь о людях страшные вещи. Почему я должен тебе верить?

– Смотри ты, его учили критическому мышлению, - язвительно заметила Линза.
– Умничка... Тане, я бы могла тебе сказать, что люди всегда делали друг с другом страшные вещи. Потому что считали это возможным. Или нужным. Или выгодным. Но я не буду прибегать к таким уж обобщениям. Подумай сам. Вот я. Вот ты. И мы оба здесь. Это сделали с нами люди. С тобой и со мной.

Грузовик тряхнуло. Заскрипели тормоза. Асепа в углу вскочила и завертела черепом, зашмыгала плоским носом, принюхиваясь.

– Вылезайте, дорожные, - сказал водитель, раздвигая брезент.
– Приехали.

На самом деле, приехали не в Рекадо, а только в Гвенекро - Умо, впрочем, не знал о существовании ни того, ни другого поселения. Водитель высадил их на трассе возле бетонного павильона - "остановки". Шел дождь. Потом подул ветер, разогнал облака. Показалось даже тусклое солнце, но лужи от этого веселее не стали. Небо было не то, к какому он привык наверху - без живой синевы, блеклое, плоское от смога. Вообще, Нижний мир без особых усилий превращал любое прошлое в непроглядный туман, а настоящее - в непрерывную борьбу. Что до будущего, то здесь, кажется, никто не задумывался о нем дальше, чем на пару часов. Вместе с ними на остановке стояла какая-то женщина: сморщенное лицо, беззубый рот, мокрая грубая одежда, в руках вязаная сетка, из которой торчали крысиные лапки и хвосты. Эти здоровенные рябые пацюки, кажется, шли тут в пищу. Женщина смотрела вдаль, на разбитую дорогу, пустыми глазами и тихо бормотала. Умо прислушался: "Не, наверно, сёдни буса не буде. Сёдни ж у нас шо - искрысення? А по искрысенням не бувае..." Тут старуха оглядела соседей по остановке - без особого интереса, и снова забормотала: "та не, сёдни ж все-таки искрысення. Должен буть". "Бус", однако, не появлялся, и она снова завела свое: "ну, так это ж искрысення. Таки, наверно, не буде... Хотя не, ну искрысення ж... должен буть..." Однако же с остановки никуда не двигалась. Умо чувствовал, что мозг у него трещит и рвется. Он видел себя как бы со стороны - напуганного до полусмерти, не соображающего, что к чему - всего каких-то десять или двенадцать часов назад... Он вспомнил, что в страхе сам, добровольно бросился сюда, вниз. Снова навалился, хуже тошноты, судорожный порыв двигаться, все

равно куда, лишь бы идти, лишь бы подальше от этого "то ж сёдни искрысення...", и тут из памяти всплыло: прохладный додзе, занавески мерцают на свету, пахнет сосновыми досками и Гис говорит с усмешкой: "Держи стойку. Держишь стойку - держишь и весь мир".

Здесь и сейчас это было, конечно, нелепо - но что еще делать в таком нелепом месте? Умо опустил руки ладонями друг к другу, "округлил" стойку, глубоко вздохнул и стал считать про себя по-японски. На третьем "рёку" на горизонте вспух мелкий прыщик, на "джу" стало видно, что он дымит и движется в их сторону - "бус" все-таки приехал. Потому что искрысення же.

Старуха, можно сказать, отделалась легко - Асепа украла всего одного пацюка из сетки и вытащила из ее кармана свисток. "Надо будет - в два пальца свистнет", - огрызнулась она, когда Линза пожурила ее - мол, свисток-то зачем? Свисток Асепа сунула внутрь своей курточки, а добычей от скуки дразнила Умо. Они сидели на другой "остановке", снова в чистом поле, топорщившемся давно высохшими стеблями каких-то травянистых растений, похожих на жуткие цветы в рост человека. Транспорт - "бусы" на дровах и опилочных брикетах - ходил как вздумается водителю, расписания не было, а даже если бы и было, узнать не у кого. Поэтому вместо Рекадо они уехали еще в какую-то распроклятую глушь, оттуда добрались до этой вот "остановки", но вот отсюда точно уже должны были попасть в Рекадо. Если бус придет. Вечерело. Линза отмалчивалсь, Асепа маялась. Близость "поганого светляка" изводила ее. Умо понимал, что, если девочке рассказывали историю марсиви - ту, которую знала Линза, - то ничего, кроме лютой ненависти, он у нее вызывать не мог. Но ему очень не хотелось отвечать скопом за грехи всего человечества. Поэтому, когда Асепа в очередной раз сунула крысиную тушку ему прямо в лицо, норовя задеть его когтем или зубом, Умо схватил крысу, потянул, перехватил руку девочки и уложил ее наземь простым болевым захватом. Линза приподнялась, но Умо сказал:

– Спокойно. Я ей вреда не причинил.

Асепа тихонько заскулила.

– Не кусаться. Не пинать меня. Обращаться ко мне по имени, а не "светлячная падаль". Понятно?

– Уууууу...

– Понятно тебе, Асепа, девочка марсиви?

Линза выдохнула и снова села на железную раму от скамьи.

– Ее полное имя Асептика.

Умо поперхнулся, но прочистил горло и сохранил, кажется, нужный тон.

– Так что, Асептика из марсиви? Ты поняла меня?

Асепа завозилась, но захват был надежный. Она даже голову не могла бы поднять, не причинив себе сильной боли в плече и локте.

– Как меня зовут?

– Ууу... Умо, что ли. Пусти! Пусти, кому сказала!

– И крыса эта моя.

– С..сова проклятая, лупоглазая... ай! Хорошо, твоя, твоя...подавись ты ею.

– Не дождешься, - с этими словами Умо снял захват, на всякий случай ожидая, что злобная Асептика выкинет какую-нибудь штуку. Но она поднялась, отряхнула сор и ушла в угол остановки. Села там и принялась играть с ножом - втыкать его между растопыренных пальцев - все быстрее и быстрее. "Ничего себе", - подумал Умо.
– "Надо будет научиться, пожалуй".

– А ты, я смотрю, не такой уж кисель, - заметила Линза, когда Иллатан примостился рядом.
– Еду вон добыл... правда, у ребенка отнял...

– Ну, этот ребенок такой... особенный, но да, твоя правда. Ну, надо же с чего-то начинать.

– Ты довольно правильно начал, скажу тебе. Силу она уважает, а это единственное, чем ты можешь ее привлечь. Ты-то для нее выродок пострашнее, чем она для тебя... Давай крысу, я в свой рюкзак положу. Не бойся, отдам потом. Не в руках же тебе ее держать... Да, Асепа особенная... Ее родили по любви.

– То есть? А как еще?

Линза посмотрела на него.

– Ну, в репликаторах, по плану... Ты женат-то был? Свои дети есть?

– Я был замужем. Своих нет пока... все думал - рано еще, и у него не было.

– Понятно.

– Что - "понятно"? Великий народ марсиви не одобряет однополые семьи?

– Дать бы тебе... пинка, но... Ты лишний раз-то языком своим не полощи... Народ марсиви предполагал, что никакого деторождения на Марсе не будет лет двадцать-тридцать, пока не станет ясно, что колония способна выжить. А потом - репликаторы, чтобы меньше риска и меньше потерь... Поэтому однополые, разнополые, полиаморные - какие угодно у нас там были семьи, все-таки больше шести тысяч живых... Но - без детей. Однополых, кстати, было довольно много. После катастрофы... оказалось, что у нас всего один репликатор, и тот работает не очень надежно.. И вот тут началось...