Смерть ей не к лицу
Шрифт:
— Нашел, — объявил Антон, поднимая с пола крохотный кружочек из белой пластмассы. — Так. Щас посмотрим, что можно сделать… н-да… Теперь о Наташе. Ни один человек — ни один, ясно тебе? — на тебя даже не думал. И если бы следователь тебя тронул, он бы сильно об этом пожалел. Ты все поняла?
— Но… — начала Марина.
— Черт, не цепляется никак… Клавиша! Чего тебе не хватает, а? Давай полезай на место, а то я тут упарился с тобой возиться… — Он сменил тон с шутливого на серьезный и продолжил: — Ты, Марин, странная какая-то. Что случилось с Наташкой и кто ее замочил, я не знаю, но как человек она была дрянь. Верно? Верно. Значит, кто-нибудь мог пожелать… — а, черт, соскальзывает!.. —
— Что? — переспросила озадаченная Марина.
— Приладил я твой «Enter», работает? Проверяй!
И, поняв, что все действительно наладилось, Марина сразу же повеселела.
— А вы зачем ко мне шли? — спросила она.
— Не вы, а ты. В девять собираемся внизу, в ресторане, — Антон сразу же посерьезнел. — Помянем Наташку. В среду, если погода позволит, видовые съемки и сцены с другими актерами. В конце недели приедет заместительница, Зина должна опробовать грим, потом займемся дублершей фигуры… короче, дел по горло.
— То есть вы не сворачиваете съемки? — только и могла вымолвить пораженная Марина.
— Нет. Пошли вниз, угощу тебя чем-нибудь. На тебе лица нет.
— Но ведь девяти еще нет…
— Неважно. Собирайся, и пошли. Плюнь на письмо, потом его допишешь. Вместо письма вообще можно эсэмэску послать, чтобы не возиться…
…У входа в бар они столкнулись с Васей, который как раз выходил оттуда.
— Ты смотри, не напивайся на радостях, что Наташки больше нет, — язвительно попросил режиссер.
Вася мрачно покосился на него, но не снизошел даже до ругательства и прошел мимо. Мысли его обратились к машине, которую он сегодня повредил.
«Интересно, во сколько обойдется ремонт? Зря я, конечно, ее долбанул…»
Он вышел из гостиницы и направился к стоянке. Дождь стих и только так, чуть-чуть моросил, словно намекая на то, что все в жизни меняется, и сам он то есть, то его нет, то…
— Вася!
От ряда серебристых елок, посаженных возле второго корпуса, отделилась женская фигура в юбке и белой ветровке. И, услышав этот голос, актер похолодел.
— Ира? — Он машинально оглянулся, не видит ли их кто. — Ты что тут делаешь?
— Вася, — она подошла ближе, умоляюще заглянула ему в глаза, — ты не представляешь, что происходит! Они думают, что это я…
— А ты ей не угрожала по телефону? И сегодня в гостиницу не приходила?
Он даже не пытался скрыть ожесточение, звеневшее в его голосе.
— Угрожала? Ты что, Вася? — Она, казалось, искренне изумилась. — Я ей просто сказала…
— Что ты ей сказала?
— Что это несерьезно, ты и она… И она все время обнималась с другим актером, чуть ли не у тебя на глазах…
— Господи… — выдохнул Вася сквозь зубы. Видеть ее так близко, разговаривать с ней оказалось куда большей пыткой, чем он мог себе вообразить. — Ир, слушай, я не могу…
Но она истолковала его волнение совсем иначе.
— Ну да, я понимаю… Ты-то думал, что у вас все хорошо… Но ведь она тебя не любила, это было так заметно…
— Ты можешь оставить меня в покое, в конце концов? — заорал он, не сдержавшись. — Оставить — меня — в покое! Что, это так сложно?
— Вася…
— Что — Вася? Когда я был нищий, я тебе оказался на фиг не нужен, а как только стал звездой, ты сразу же обо мне вспомнила? Знаешь, кто ты такая?
— Вася! — В ее тоне звенело искреннее возмущение.
— Да, да! Где ты была, когда я жрал одну гречку и запивал водой из-под крана, потому что больше денег ни на что не имелось? А на занятиях: ах, вы опять не подготовились! Чем вы занимаетесь,
Он опомнился и оборвал себя на полуслове.
Что он может ей объяснить? Какое ей дело до того, как он страдал, пробивался, получал гроши, ночевал на вокзалах, портил здоровье дешевой некачественной едой…
— Вася… — Ира робко дотронулась до его рукава. — Мне очень жаль… честное слово! Но ведь теперь все позади… И я так рада, что у тебя получилось, ты сумел выбиться… занять свое место в жизни…
А если бы не занял, уже устало подумал он, черта с два бы ты сюда приперлась. Потому что все любят только победителей, а побежденные никому никогда не нужны. Кроме самых-самых близких людей, которые ценят тебя и в богатстве, и в бедности, и когда ты на гребне успеха, и когда этот успех обходит тебя стороной…
— Как твоя мама? — спросила Ирина, заглядывая ему в глаза. — Я ее так хорошо помню…
— Тебе ведь на нее наплевать, — отрубил Вася. — И всегда было наплевать. Подумаешь, какая-то там учительница…
— Вась… Ну это уже некрасиво, честное слово! Я твою маму всегда уважала…
«Да ты просто ее не замечала», — сказал он себе. Но не за мать было ему в эти мгновения обиднее всего. Самое мучительное, что они с Ирой могли бы сейчас быть вместе, и ее дети были бы и его детьми, и у них была бы общая, нормальная, совместная жизнь — и все это она променяла на цацки, на сожительство с сомнительным типом, который в грош ее не ставил, на бессмысленное, сытое существование. Вот что бесило Васю больше всего, вот из-за чего он сходил с ума и чего он не мог ей простить, даже если бы захотел. И ее появление именно сейчас, когда он стал знаменит и добился некоторой финансовой самостоятельности, казалось ему лицемерием, да еще в расчете на то, что он окажется настолько глуп, что поверит ей и пойдет у нее на поводу.
Руки Васи сами собой сжались в кулаки.
— Что ты сегодня делала в гостинице?
— Я? — Он увидел, как затрепетали ее длинные ресницы. — Я хотела видеть тебя… Мне казалось, что ты меня избегаешь…
— Большое спасибо, что ты это поняла.
Но Ира, которая всегда плохо воспринимала иронию, не поняла ее и на этот раз.
— Я понимаю, что ты немного на меня сердишься…
— Немного?
Его просто выводило из себя, что она упорно делала вид — так ему казалось, — что ничего особенного не произошло. Подумаешь, уничтожила его, растоптала, разбила ему сердце — какие пустяки!