Смерть Хаоса
Шрифт:
– …красивые… но рядом с ними наш стол – сущее убожество…
– Прикрой его скатертью, – буркнул он в ответ, продолжая изучать каждый стык.
Правда, совпадение волокон Хенсил не проверял, и это меня порадовало: подогнать в месте соединения волокно к волокну – едва ли не самое трудное, что может быть в работе по дереву.
– Ну что ж, – пробормотал он наконец, – вроде бы изъянов не видно.
Торгаш пытался выглядеть равнодушным, но по масляным, как у сытого кота, глазенкам было понятно, что он доволен. Прекрасно зная, что стулья у меня вышли на славу, я ответил ему таким же нарочито
– Мы, как помнится, сговаривались на пятнадцати золотых, – бодрым тоном промолвил торговец.
– Так и есть. И для тебя это весьма удачная сделка, – с улыбкой ответил я.
– …обнаглел столяришка… – пробормотал один из охранников.
– …заткнись, дубина… – шикнул на него другой. – Разве не знаешь, что этот малый – черный колдун?
Стражник сглотнул.
– Подожди минуточку, мастер Леррис, – промолвил Хенсил и направился в дом.
Его супруга перевела взгляд со стульев на меня, улыбнулась и, ничего не сказав, покосилась на охранников. Эти парни мне не нравились. Вдвоем с Тамрой мы, надо думать, отметелили бы посохами всю дюжину, но я был один, да и нога еще не пришла в норму.
– Твои деньги, – промолвил Хенсил, вернувшийся с тугим кожаным кошелем.
Приняв кошель, я ощутил его содержимое: шестнадцать золотых монет.
– Большое спасибо, мастер Хенсил.
– Ты даже не пересчитал деньги.
– В этом нет нужды. Особое спасибо за золотой сверх уговора.
Один из стражников снова сглотнул.
Хенсил рассмеялся.
– С тобой приятно иметь дело, мастер Леррис. Эй, ребята, а ну выкатите ему в подарок бочонок черных оливок. Да самых лучших, пусть знает, что товар у нас высшей пробы, как и его изделия.
Оказывается, купец умел быть учтивым. Я улыбнулся и крепко пожал протянутую им руку. Улыбнулась и его весьма сдержанная супруга.
Бочонок оказался размером чуть ли не с бочку из-под муки, и сам, надо думать, стоил пару золотых.
Прежде чем я и бочонок выехали со двора, Хенсил, его супруга и стулья исчезли за стеклянными дверьми.
Уже на дороге я все же проверил содержимое кошелька и убедился, что не ошибся: там действительно было шестнадцать полновесных золотых. Мне подумалось, что бочонок с оливками может сбить с толку грабителей, вдруг я за ними и ездил. Но посох в любом случае следовало держать под рукой. Джахунт, старый пройдоха, конечно, оказался прав. Не успел я вернуться на Расорскую дорогу, как заморосил мелкий, похожий на ледяной туман дождь. Холодный воздух студил легкие, заныл лишь недавно заживший перелом.
Но, с другой стороны, ненастье распугало грабителей. Хотя не исключено, дело было не в дожде, а в моей неказистой внешности. Разбойники могли решить, что с такого замухрышки взять нечего. К тому времени, когда я подкатил к дому, куртка моя промокла насквозь.
Рисса, само собой, не удержалась от укоров.
– Ремеслом ты, мастер Леррис, владеешь, спору нет, неплохо, но разумением – сущее дитя. Поехал невесть куда в такой дождь, да с больной ногой. Коли будешь лечить ее этаким манером, она у тебя до седых волос не заживет.
– Когда я уезжал, дождя и в помине не было. Мы кормимся с моей работы, а пока заказ не доставлен заказчику, деньги за него не заплатят.
– Оливки у него неплохие, и нам они пригодятся. Но монеты нужнее.
– А еще он дал золотой сверх уговора.
На миг – только на миг – Рисса опешила. Золотой составлял восьмую часть ее годового жалованья, а я платил больше многих нанимателей.
– Отвел бы ты бедную лошадку в стойло, – пробормотала она, придя в себя. – А сам приходи на кухню. Сидр у меня теплый, а хлеб в печи вот-вот подойдет.
По моему разумению, она была довольна. Поев, я решил повременить с работой и написать-таки письмо родителям.
– Правильно, – одобрительно заметила Рисса, увидев, что я взялся за гусиное перо. – А то ты слишком много работаешь.
В каком-то смысле Рисса была права. К тому же поездка утомила меня, мускулы ныли, нога болела, а на кухне было тепло и уютно. Но в другом она ошибалась: написать письмо, за которое ты не решался взяться так долго, не столь уж легкое дело.
Пока я водил пером по бумаге, Рисса заложила в печь новую партию хлеба, и я, отламывая от краюхи, вдыхал чудесный аромат. При этом, сам не заметив как, умял целый каравай.
Мне пришлось вымучивать каждое слово, но в конце концов вроде бы удалось слепить нечто приемлемое. Поставив точку, я пробежал взглядом по строкам.
«…сожалею, что так долго не давал о себе знать… надеюсь, у вас все хорошо… некоторое время был учеником дядюшки Джастина… передайте дядюшке Сардиту, что его уроки не пропали даром: я занялся столярным ремеслом. Поработал подмастерьем в Фенарде… а нынче держу маленькую мастерскую в Кифриене… Сардит, небось, будет смеяться, но я подумываю о том, чтобы взять подмастерье…
…кое-что понимать в любви… Кристал, из Экстины… она командующая войсками самодержицы… живем вместе, когда она не в походе… обзавелся горным пони, по имени Гэрлок…
…довелось иметь дело с белыми магами… меня малость потрепали… пока выздоравливал, работал по дереву…
…по-прежнему не понимаю, почему гармонии непременно должна сопутствовать скука. Говорить юноше, что гармония важна, но не объяснять, почему она важна, не имеет смысла… невозможность объяснить, что представляет собой гармония, таит в себе немалую опасность, но Отшельничий настолько гармоничен, что там эта опасность отнюдь не кажется очевидной…»
У меня не было уверенности в том, что мои соображения насчет гармонии изложены безупречно, но идея представлялась верной. Никому – а уж в первую очередь людям молодым – не понравится получать на вопрос «почему» ответ «потому что так положено». И если для таких людей, как Джастин или мой отец, некоторые аспекты мироустройства представлялись очевидными, для большинства дело обстояло совсем иначе.
– Скоро обед, мастер Леррис.
Поняв намек, я сложил письмо, после чего пошел в мастерскую, запечатал его и сунул в ящик для бумаг. Кто бы мог подумать, что столяру не обойтись без целых ворохов счетов и договоров.