Смерть и прочие неприятности. Орus 1

Сафонова Евгения

Она ненавидела, когда её подслушивали. Ненавидела и заниматься при ком-то, и играть то, что не отработано до мелочей. Но на Герберта всерьёз злиться почему-то не могла. Возможно, потому что он всё равно ни черта не понимал — и промахов её не заметил бы. А, может, потому что ей странно и приятно было видеть эту непривычную мягкость в его глазах.

Делавшую их — наконец-то — живыми.

— Повезло тебе, — всё-таки буркнула она. — Не люблю, когда меня подслушивают.

— Да. Мне повезло.

В словах тоже скользнуло

нечто непривычное. И очень, очень странное. Будто за звуками пряталось двойное дно.

— И что думаешь? — поколебавшись, всё-таки спросила Ева.

Герберт, помолчав, отвернулся.

— Тебе знать ни к чему.

Вот на это она почти обиделась. И почти расстроилась.

Хотя ладно — без «почти».

— Что, так плохо? — спрятав чувства за колючей небрежностью, бросила она.

Прежде, чем выскользнуть из зала, Герберт тихо рассмеялся. Совсем не насмешливо. Совсем не обидно.

И, наверное, ей лишь послышался отзвук печали и горечи в этом смешке.

— Иногда ты всё-таки такая глупая, — на прощание едва слышно донесла до неё полутьма: оставляя Еву наедине тишиной, Дерозе и недоумением.

ГЛАВА 19

Giocoso

Giocoso — весело, игриво, шутливо (муз.)

Когда на следующий день лиэр Совершенство соизволил пожаловать в замок Рейолей, Ева встречала его у ворот.

Встрече предшествовал длинный день. Который начался с традиционной тренировки, завершившейся немного нетрадиционным образом.

— Неплохо, — сухо подвёл черту Герберт, прогнав её по старым и новым заклинаниям. К усыпляющему они прибавили дезориентирующее и порождавшее галлюцинации, с которыми Ева справлялась уже вполне прилично, а щиты у неё и вовсе вычерчивались почти на автомате. — Что ж, до завтра.

Она недоумённо опустила руку, позволив волшебному смычку исчезнуть:

— До завтра?..

— С Мираклом я поговорю один. Если он захочет тебя видеть, я тебя позову, но не думаю, что придётся. Наши планы будут зависеть от его решения, и о них вполне можно поговорить с утра. Твоя любимая игрушка починена. — Он помолчал — и, отвернувшись, негромко закончил: — Полагаю, других причин коротать вечера в моём обществе у тебя нет.

А ведь правда, провожая глазами его спину, внезапно царапнувшую взгляд своей сутулостью, вдруг поняла Ева. Дерозе цел. Значит, ежевечерние встречи в гостиной окончены.

И встречаться теперь где-то, помимо этого зала, им вроде бы незачем.

Мысль была неожиданной. Ещё более неожиданным было душевное состояние, в которое Ева от неё пришла: смятение и растерянность, даже не позволившая ей злиться на то, что Герберт снова отстраняет её от участия в их общем деле. И Ева думала эту мысль, даже вернувшись в комнату и достав

Дерозе — перерыв между тренировкой с Гербертом и уроком у Эльена она решила скоротать за занятиями музыкой. К чему и приступила, пусть даже на краю кровати с виолончелью сидеть было не слишком удобно.

Пытаясь отвлечься от смутного ощущения, что всё это как-то неправильно.

Встреча на тренировке, урок — и всё. А дальше — разбежались по разным углам и занялись своими делами. Как… соседи по коммуналке.

И венценосный сноб снова будет сидеть один, и этим вечером компанию ему составят лишь тараканы в его голове…

— Постарайся выразить свою благодарность не слишком цветасто, — пропел Мэт, проявляясь на кровати подле неё, пока Ева выводила смычком гаммы: недели без инструмента давали о себе знать, и форму требовалось восстанавливать грамотно и обстоятельно. — Предпочитаю одам лаконичность. Концентрат обычно лучше выражает суть.

— К сиропу это не относится. Люблю разбавленный, — не глядя на демона, поморщилась девушка. — Благодарность? Тебе?

— Без меня ты вряд ли получила бы своего любимца в первозданном виде. Твой принц, конечно, парень смышлёный, но с ремонтом виолончелей раньше не сталкивался.

— Он не мой, — машинально откликнулась Ева. Вспомнила кое-что, что подметила ещё вчера. — Так ты правда помог Герберту починить Дерозе. С какой стати?

— По доброте душевной, с чего же ещё?

— Начнём с того, что я сильно сомневаюсь, есть ли у тебя душа. Продолжим тем, что даже если она есть, доброта — последнее, что я стала бы там искать. — Ева старательно переиграла сорванное место: гаммы она легко могла играть одновременно с разговором, но не обращать внимания на расплату в виде периодических фальшивых нот — нет. — У тебя свой шкурный интерес. Признавайся.

— Я же говорил, что нашего малыша требуется подтолкнуть в нужном направлении. Подумал, вдруг это подтолкнёт, — ничуть не смутившись, изрёк демон беззаботно. — Милым личиком его не подкупить, но характером, душой, страстью… той же одержимостью своим делом, которую питает он сам…

Услышанное стоило Еве ещё одной гаммы, резавшей слух возмутительно фальшивыми диезами.

— И с чего ты ведёшь себя как сваха?

— Может, питаю слабость к романтическим мелодрамам.

Ну да. Так она и поверила.

— А, может, хотел бы, чтобы Герберт в меня влюбился, а ты потом сможешь веселиться, наблюдая за его мучениями, пока я буду изображать невесту его брата?

— Как ты можешь мнить меня таким жестоким?!

Краем глаза Ева заметила, как искренне Мэт всплеснул руками — и эта абсолютная, чистейшая, как бриллиант, искренность помогла ей окончательно утвердиться в своей догадке.

— Ну уж нет. Можешь не надеяться. Ни в кого я влюбляться не собираюсь. И Герберт тоже, — под аккомпанемент стремительных арпеджио уверенно добавила она.