Смерть и Золотой человек
Шрифт:
— Старушка, не мое дело говорить ему. Мое дело — выигрывать. Если ему хватает глупости, чтобы… — улыбка заменила обидные слова, — пусть он сам о себе и заботится.
Капитан Доусон оглядел своего партнера с искренним интересом.
— Скажите, есть ли такая игра, в которой вы не сильны?
Винс рассмеялся. Он был доволен.
— Не знаю, дружок. Стараюсь поддерживать форму во всех возможных спортивных играх.
— Лакросс? Пелот? Бейсбол? «Плюнь-в-океан»?
— Старина, я никогда не слышал об игре под названием «Плюнь-в-океан».
— Да нет, ничего
Винс взял шарик для пинг-понга и начал подбрасывать его.
— Я не претендую на всезнайство, Доусон. К примеру, я совершенно не разбираюсь в лодках…
— Кораблях, — поправил его капитан. — Кораблях, великий Христофор!
— Ну, кораблях. Хотя я не понимаю, почему вы, моряки, так нервничаете, если корабль назвать лодкой. В конце концов, лодки ведь тоже плавают по морю.
— Ходят.
— Плавают, ходят — какая разница? В общем, в кораблях я не разбираюсь. И в живописи, кстати, тоже.
Наступило молчание, нарушаемое лишь цоканьем целлулоидного шарика по поверхности стола. Капитан Доусон медленно положил ракетку.
— Интересно, что вы имеете в виду?
Винс бросил на него озадаченный взгляд:
— Ну как же! Вы прекрасно разбираетесь в искусстве — так говорит Элинор. Я имел в виду, что каждому свое, только и всего.
Элинор сидела, подсунув под себя одну ногу, и улыбалась. На фоне загара ее зубы казались особенно белыми. Ощутив, что атмосфера все больше накаляется, она спрыгнула с кожаного сиденья, вышла из ниши и подбежала к капитану Доусону.
— Рыжик, как приятно снова видеть твою безобразную физиономию! — Она обвила руками его шею. — Но ты не должен выходить из себя из-за каких-то пустяков. Смотри-ка, ты горячий! Вот здесь.
Она вытащила из рукава носовой платок и начала тереть ему лицо. При подобной процедуре, даже проделываемой с самыми лучшими намерениями, любой мужчина почувствует себя не в своей тарелке. Капитан и без того каменел от робости всякий раз, как к нему приближалась Элинор; сейчас же он так резко отпрянул, как будто обжегся. Оживленность мистера Джеймса отнюдь не улучшила его состояние. Внезапно капитан Доусон отодвинул Элинор в сторону — правда, очень бережно, словно она была хрупким хрустальным сосудом.
— Есть у вас специальность? — спросил он.
— Если вам интересно, я подумывал изучать медицину — как Уильям Гилберт Грейс, величайший игрок в крикет в истории Англии. Но мне ни разу не удавалось одолеть первый курс и запомнить что-нибудь, кроме разных смешных обрывков.
— Смешные обрывки, — кивнула Элинор, — вот именно.
— Если бестолковый моряк случайно проявляет интерес к чему-либо, кроме искусства мореплавания или артиллерии, его устремления смешны и нелепы. — Капитан Доусон в недоумении пожал плечами. — Но если штатский человек интересуется картинами или… — Он вдруг замолчал. — Господи! — воскликнул он после паузы, как будто его осенило. — Я же забыл! Подарок!
— Подарок? — удивилась Элинор.
— У меня для тебя подарок. Точнее, я должен был подарить его на Рождество, но никак не успевал переправить
— Рыжик! Как мило с твоей стороны! Я с удовольствием! Где он?
Капитан наморщил лоб:
— На улице, в моей сумке — на задке саней.
— А сани где?
— Наверное, у теплицы. Погоди, сейчас принесу.
— Нет, милый, — Элинор опустила одну руку, — не туда. Жаль, что за столько времени ты не успел как следует изучить расположение комнат в нашем доме. Рядом с нами, через стенку, — библиотека. Перед ней — восточный сераль милой старушки Флавии, скопированный с Павильона в Брайтоне. Оттуда можно через теплицу выйти на улицу.
— Точно. Спасибо! Сейчас вернусь.
Когда он ушел, Винсент Джеймс перестал сдерживаться и громко расхохотался. Смеялся он долго. К смуглым щекам Элинор прилила кровь. Сейчас вид у нее был опасный.
— Боже, боже! — сказала она. — Что тебя так развеселило?
— Ничего. Извини. Он ведь неплохой малый — в своем роде. Не хочешь сыграть в бильярд?
— Спасибо, нет.
— Перестань, старушка. Не дуйся! Сыграем партию. — Винс вывинтил сетку для настольного тенниса и свернул ее. Затем сдвинул теннисный стол, а потом внезапно поднял его в воздух.
Элинор внимательно смотрела на него.
— Конечно, — заявила она, — мысль о задумчивости любого рода может показаться тебе странной. Полагаю, вы, мужчины, считаете, будто задумчивость не вяжется с мужественностью. Определенно, так и есть. Все дело в… Тебя что-то встревожило?
— Только воспоминания, старушка, — ответил Винс, прислоняя столешницу к стене. — Только воспоминания.
Он развернулся, подошел к ней легкой, уверенной походкой и протянул руку. Элинор отпрянула, но он ее поймал. Обнял, запрокинул ее голову назад и целовал секунд двадцать.
Элинор высвободилась. Они стояли в тени, вдали от света лампы, и в глазах Элинор плясали язычки каминного пламени.
— Значит, — сказала она, — Рыжик Доусон вернулся.
— Что дальше, тигрица?
— А ты не выносишь, когда кто-то другой чем-то обладает, — продолжала Элинор, — даже когда сам не жаждешь заполучить предмет обладания.
— Перестань, малышка. Хватит болтать глупости. Я поцеловал тебя на прощание — и дал свое благословение. Вот, еще раз… — После паузы он добавил: — Твой Как-его-там Доусон сможет так?
— Черт тебя побери! Пусти!
— Самый последний. Просто на счастье.
На этот раз Элинор закинула руки ему на шею. Ей пришлось стать на цыпочки. Пламя в камине потрескивало, выстреливало искрами; за окнами, украшенными гербами, медленно падал снег. Элинор всхлипнула; на палисандровых панелях плясали тени… Когда Бетти Стэнхоуп открыла дверь бильярдной, они оставались в том же положении.
Бетти быстро повернула к выходу. Но Винс, у которого глаза были открыты, заметил ее. Он выпрямился и опустил руки. Впервые за много месяцев он выглядел так, словно что-то сделал неправильно, и он это понимал. Подойдя к столу, он принялся придирчиво выбирать себе кий.