Смерть или слава
Шрифт:
Очень вовремя. Сверху на меня прыгнул очередной чужак – теперь я понял, что чужаки смахивают на одетых в комбинезоны страусов, но только голова у них раз в пять побольше, чем у безобидных степных птиц. В руке чужак сжимал такую же тускло поблескивающую палку, какой успокоили Фила. Вряд ли меня особенно обрадует прикосновение этой штучки…
Чужака я очень удачно принял на ступни и отшвырнул, а пока он пытался помягче приземлиться, всадил в него добрый заряд. Следующие несколько секунд ушли у меня на то, чтобы переместиться в сторону метров на десять. Очень кстати подвернулась глубокая воронка –
Вспышки Юлькиного бласта рвали темноту на части, мой ноктовизор то и дело самопроизвольно менял настройку, сбитый с толку частыми переменами освещенности. Заверещал высоким голосом кто-то из чужаков – человек не смог бы издавать такие звуки. Мелькнули в стороне несколько теней – я наудачу выпустил пяток импульсов.
И вдруг все кончилось. Разом. Стало пронзительно тихо, как в давно заброшенной шахте. Только чуть погодя далеко в стороне еле слышно заурчал какой-то незнакомый механизм.
Я оставался в воронке еще с минуту. Потом рассмотрел Юльку – она, сцепив зубы, старательно пинала кого-то ногами, а потом поблизости объявился и Чистяков. Кажется, он пытался Юльку успокоить.
Пригибаясь, я отправился туда, не забывая вертеть головой и осматриваться. У самого корабля над неподвижной Яной склонился Смагин. Вокруг бревнами валялось по крайней мере семеро головастых. А вот американер Фил и малолетний Боря исчезли.
Из всех уцелевших в этой нелепой стычке я остался самым спокойным. Смагин давно приблизился к нервному срыву, Юлька тоже психанула, Чистяков впал в мрачность, а Яна Шепеленко просто пребывала в обмороке. Я же не успел ни испугаться толком, ни растеряться – все слишком быстро закончилось.
– Эй, вы! – тихо позвал я. – А ну, в бункер, живо!
Осмысленный приказ вернул Смагина к жизни. Он вскочил, легко подхватил Яну на руки и бегом миновал тамбур. Чистяков тянул Юльку за рукав, а она размахивала бластом, вырывалась и что-то вполголоса шипела сквозь зубы. На немецком. Чистяков ее явно не понимал. Пришлось помочь; против нас двоих Юлька не сдюжила и мы ее все-таки силком втащили в бункер. Только когда тихо щелкнули запоры она немного расслабилась.
Я стянул очки и угрюмо осмотрел друзей-старателей.
Чистяков был перепачкан мелом и кровью. В ладони он держал свой любимый нож, тоже перепачканный мелом и кровью. Юлька умудрилась не извозиться в известняке, зато левый рукав ее комбинезона чернел, словно обожженный. Смагин показался мне непривычно бледным, каждая веснушка отчетливо проступила на его породистом длинном лице. Я заметил, что у Смагина сильно трясутся руки.
А потом я повернулся к зеркалу, и встретился со своим безумным взглядом.
Мне только казалось, что я остался спокойным. Во взгляде читалось совсем другое. Совсем-совсем.
«Смерть или слава». Как у одержимых битвой берсеркеров.
23. Павел Суваев, ранее – оператор станции планетного наблюдения, Homo, планета Волга.
Почти до самой темноты было тихо – чужие убрались с поверхности, а крейсер продолжал висеть над Новосаратовом словно исполинская головка сыра. Защитники города после того, как чужие откатились
И все. Толпа объединенная общим делом мгновенно превратилась в толпу разобщенную. Правда, Суваев не мог не отметить – не вспыхнуло ни единой ссоры, ни единой драки, хотя оружия сегодня у каждого имелось не в пример больше обычного.
Сначала Суваев хотел остановить пьянство, но потом плюнул и отказался от этой мысли: как его остановишь? Он прошел мимо расположившихся прямо на недавних позициях соседей и вернулся домой. На пороге его встретила жена, похожая на безмолвную тень. Суваев слышал, как на улице разоряется патрульный-отставник, снова пытаясь образумить толпу, и слышал, как ему в ответ орут что-то презрительное, а потом хором долго и смачно хохочут.
«Да, – подумал Суваев мрачно. – Эти, пожалуй, навоюют…»
Он на всякий случай вызвал станцию наблюдения, но на этот раз никто не ответил. Зислис и Веригин покинули-таки пост… Вот чудаки – почти две смены просидели!
«Покинули… – Суваев вздохнул, надеясь, что его друзья действительно просто ушли. – Космодром-то оборонять некому. Хотя, там патруль рядом обретается, наверняка кто-нибудь из регулярников возьмется за оружие…»
Но все равно, космодром – не город. Сколько там народу? Ну, человек тридцать персонала, но эти, скорее всего, разбежались еще утром. Ну, патруль, человек в лучшем случае десять. Ну, на Манифесте, скорее всего, кто-нибудь окажется. Из фактории да квартала «Меркурия» вряд ли кто на космодром полезет, свое будут оборонять.
Вот и получается, что космодром чужие должны по идее проглотить – и не заметить. Хотя, нет, заметить-то заметят. Не сдастся же оставшаяся горстка волжан совсем без боя? А если чужие туда лезли как и на Новосаратов, беспечно и с подбрасыванием шапок, то им по этим самым шапкам вполне могли и накидать. Тем более, что у патруля есть оружие посерьезнее ручных бластов и даже серьезнее антикварного сактомета. А значит, могли не просто накидать чужим по шапкам, а накидать основательно.
Впрочем, над космодромом куда удобнее маневрировать летающим кораблям чужих, и если они сориентировались, то имели великолепный шанс с воздуха вспахать все очаги защиты, так, что живого микроорганизма не останется…
Но – с другой стороны – чужие ведь шли на Новосаратов с парализаторами, а значит людей убивать, вроде бы, не собирались.
Суваев в отчаянии потряс пухнущей от догадок головой. С одной стороны, с другой стороны…
Временами ему казалось, что космодром вполне в состоянии выстоять, временами – наоборот, что космодром и защищать никто не стал бы.
«Ладно, – растерянно подумал Суваев спустя четверть часа. – Что мне делать-то?»
Положение вряд ли можно назвать обнадеживающим. Взрослый дядя, который замыслил украсть трехлетнего карапуза, неожиданно получил пинок в промежность и временно ошалел от боли. Но он вот-вот опомнится и схватит карапуза за шиворот, а потом посадит в мешок и…