Смерть императору!
Шрифт:
– Никто не подвергает сомнению твою прошлую жертву, равно как и жертву любого человека в этой комнате, - ответил Макрон.
– Мое предложение направлено на то, чтобы в будущем не приносились жертвы. Если мы не сможем защитить колонию, когда это будет необходимо, мы рискуем потерять все.
– Дело не в том, когда, а в том, если, - сказал Ульпий.
– И, на мой взгляд, опасность любого восстания невелика. Мы задали туземцам вокруг колонии долбанную хорошую взбучку, и они больше не вернутся, если будут помнить, что для них хорошо. Было бы пустой тратой усилий и денег готовиться к чему-то, что никогда не произойдет.
Аполлоний
– Я уверен, что то же самое было сказано о возможности перехода Ганнибалом и его слонов через Альпы, и все же…
Ульпий повернулся, чтобы мельком взглянуть на агента, прежде чем обратиться к Макрону.
– Кто это?
– Это может говорить за него самого, - спокойно сказал Аполлоний.
Ульпий проигнорировал его ремарку, губы приподнялись в усмешке.
– Твой раб? Или твой слуга? В любом случае, ты должен научить своих подчиненных заниматься своими делами в присутствии вышестоящих.
– В каком отношении ты можешь считать себя лучше меня?
– спросил Аполлоний с невинным выражением лица.
Оставшийся глаз Ульпия расширился, когда он быстро повернул голову.
– Что ты сказал?
– Я думаю, что ты и все остальные меня услышали.
Ветеран посмотрел на жилистое телосложение Аполлония.
– Думаю, мне нужно преподать тебе урок.
Макрон успел вмешаться.
– Этот человек – мой советник. Это Аполлоний из Тарса.
Ульпий нахмурился.
– Ты так говоришь, как будто я должен был о нем слышать.
– Позволь мне сказать, что ты должен быть благодарен, что не слышал о нем. В противном случае ты не был бы настолько глуп, чтобы предложить преподать ему урок. Многие пробовали. Большинство умерло.
Ульпий снова внимательно посмотрел на непритязательную фигуру рядом с Макроном и насмешливо фыркнул, но к Аполлонию больше не обращался.
– Этот вопрос должен решать сенат колонии. Ты можешь быть старшим магистратом колонии, но у тебя есть только один голос, как и у всех нас.
– Верно, - согласился Макрон.
– Именно поэтому я поднимаю этот вопрос сегодня. Если бы это зависело только от меня. Я бы уже отдал приказ начинать работы. Я не думаю, что у нас есть много времени, чтобы подготовить защиту до того, как она понадобится. Если каким-то чудом в этом году не будет восстания, это только увеличит шансы, что оно будет в следующем году, учитывая то бремя, которое мы возлагаем на племена этого острова.
– Он остановился и глубоко вздохнул.
– В конце концов, это та же самая проблема, с которой сталкивались все римляне на протяжении всей нашей долгой истории. Если мы хотим жить в мире, мы должны готовиться к войне. Даже если ты прав, Ульпий, лучше нам перестроить оборону и не нуждаться в ней, чем нуждаться в ней, но не иметь ее.
Ульпий пренебрежительно поднял руки.
– Прекрасные слова, Макрон. Но попробуй сказать это тем, чьи дома и предприятия будут снесены, чтобы освободить место для твоего любимого проекта. Попробуй рассказать об этом людям, которым придется платить более высокие налоги, чтобы оплачивать фортификационные работы. Я говорю, мы ставим это на голосование прямо сейчас.
– Он встал, повернулся спиной к Макрону и обратился к остальным.
– Поднимите руки те, кто поддерживает предложение Макрона тратить деньги на новую оборону колонии?
Несколько секунд члены сената сидели неподвижно, прежде чем один из ветеранов неуверенно поднял руку.
– Те, кто против?
Тотчас же подняли руки те, кто сидел ближе всех к нему, и остальные из тех, кто еще не голосовал, сделали то же самое. Ульпий повернулся к Макрону с торжествующим выражением лица.
– Восемь против двух, против тебя, Макрон. Или троих, если ты хочешь зарегистрировать свой собственный голос. Твое предложение отклонено.
– Он вернулся к своему стулу и сел, скрестив руки на груди.
– Было ли что-нибудь еще на повестке дня сегодня?
Макрон неотрывно смотрел на Ульпия.
– Я молюсь богам, чтобы вы были правы, и чтобы мы никогда не нуждались ни в какой защите. Я молюсь, чтобы мы все прожили долгую и мирную жизнь и умерли от старости в своих постелях. Тем не менее, я молюсь, чтобы, если ты и твои приспешники ошиблись сейчас, то вы сошли бы в могилу, мучаясь от осознания того, что ваша смерть и смерть ваших семей только на вашей совести. Не то чтобы мне было утешительно оказаться правым. Моя семья и я заплатим за вашу ошибку одинаковую цену. Идите. Прочь с глаз моих.
Ульпий и остальные повернулись, чтобы покинуть зал. Первый человек, поддержавший предложение Макрона, остался.
– Что такое, Вульпиний?
– спросил Макрон.
– Брат, я отвечаю за внесение подробностей таких встреч в публичный отчет. Ты хочешь, чтобы я записал отчет о дискуссии и голосовании?
– Да, гарпии тебя забери. Делай свою работу.
– Подожди, - сказал Аполлоний. Он тихо сказал Макрону.
– В чем смысл? Если ты окажешься прав, записи будут сожжены вместе с остальной частью колонии. Кто когда-нибудь узнает? Чего стоит такая пустая победа?
Макрон мрачно посмотрел на него, прежде чем сглотнуть и кивнуть.
– Можешь идти, Вульпиний. Не нужно тратить время на это дело.
– Да, господин.
– Ветеран склонил голову и вышел из зала.
– Макрон наклонился вперед, чтобы в последний раз взглянуть на карту.
– Хреновы дураки. Они считают меня слишком осторожным. Слишком напуганным.
– Чего бы это ни стоило. Я лучше пойду за тобой в опасность, чем за всеми ними вместе взятыми.
Макрон удивленно посмотрел на комплимент, прежде чем Аполлоний усмехнулся. – Конечно, я бы предпочел вообще не следовать за тобой в такую ситуацию.
– Я все равно благодарю тебя за мысль. А теперь сверни это, и пойдем, напьемся по-царски, чтобы постараться забыть об этой глупости, хотя бы на несколько часов.
*************
ГЛАВА XIV
Хорошая погода сохранялась и в последующие дни, лишь изредка шли дожди, которые быстро проходили, прежде чем солнце снова озаряло колонию и окружающую сельскую местность. Дней через пять после заседания сената Макрон сидел в своем саду в перистиле в центре пятна света, закрыв глаза, он грелся в холодном тепле зимнего солнца и лениво слушал пение птиц, а также приглушенный гомон звуков города: веселье прохожих, крики торговцев, работавших слесарей и стук тележных колес. После размышлений за последние два дня относительно того, что ему не удалось склонить на свою сторону других членов сената, он в конце концов, сдался, про себя надеясь, что его страхи за безопасность колонии были преувеличены.