Смерть как улика
Шрифт:
– Я наслышан. Навел справки. Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро пьют с горя под мостом.
– Издеваетесь?
– Ни минуты. Есть в вас наша сыскная чуйка, есть. И без нее в нашей работе никак.
– Ну, как бы там ни было, но сами понимаете, жизнь моя была отличной. Друзья появились – все вместе работали, все праздники вместе, песни под гитару и прочее, что полагается. А потом я случайно увидела у Олега в кабинете блокнот моей помощницы. Ну, и все.
– Из-за блокнота?!
– Нечего было этому блокноту делать в кабинете Олега, понимаете? Я ведь эту прыщавую дрянь жалела, уж так свекровь мне расписывала
– А потом?
– А что – потом? Лиля беременная, старой, якобы бесплодной, жене – полная отставка, квартира хоть и общая, но мне ли тягаться со всей мощью «Зевса»? Ритку забрала, машина вот была мне подарена за полгода до всего, да кота взяла. Ну, цацки – те, что были до свадьбы, остальное свекровь брать не позволила – на деньги ее сына куплено. И Риткину одежку не отдали, не то что мою, ушли в чем были, даром, что зима стояла. Олег на глаза не показывался, свекор со свекровью меня проводили из их идеальной жизни – с почестями.
– Быть не может.
– Может. Они только сверху блестящие, Малышевы эти, а поскреби ногтем – одна гниль да ржавчина. Ритка, знаете, сразу все поняла, не плакала, не спрашивала ничего. Мы переехали на квартиру, меня приняли обратно на старое место – директор вошел в положение. А через месяц кто-то отравил Лилю, да так все удачно вышло – я как раз в этот день была в здании, свекрови зачем-то сильно понадобилось отдать мне Риткину одежду: мы тут с Олегом посоветовались, девочка же не виновата! – как будто я была в чем-то перед ними всеми виновата. Ну, а тут ее, Лилю эту, и отравили.
– И как же?..
– А как… крик поднялся, гвалт, полиция приехала – а свекровка на меня пальцем показывает: дескать, она, злодейка, отравила, никто другой. Ну, меня поспрашивали, в отдел отвезли и снова поспрашивали – а улик-то никаких, отпустили под подписку. Ритка из школы сама добиралась, я почти ночью приехала – она в рев! А на следующий день снова вызывают, снова допрос, и я уж вижу, к чему дело идет. А главное, я-то сразу знала, чья это работа.
– Как же?
– Да подумала, сопоставила, а потом кое-куда позвонила – и выяснила.
– Отчего же не сказали?
– Не доказала бы я этого никак. Но я знала, да.
– Но тем не менее с вас подозрения были сняты.
Да, были. Шесть часов стояла в Покровском монастыре к мощам Матроны Московской и все молила: помоги, Матронушка, больше не к кому идти. А как к серебряной раке подошла, то слова все куда-то делись, одни слезы остались, да такие, что с ног свалили. Все там было – и горечь от потери, и боль от предательства, и страх за будущее, отравленное наветом, и бессилие. Все там, у Матронушки в руках, и осталось. А через неделю они с Риткой уже ехали в этот город, в старую родительскую квартиру. Не было ей больше места в Москве.
– Да, подозрения
– Так кто же, по-вашему, отравил Цепу?
– Да свекровка моя и отравила. Она за несколько дней до этого возила ее к врачу на осмотр, ну а там взяли у ребенка пробу ДНК – внутриутробно, обставили как пробу на какую-то генетическую хворь. Видать, грызли ее сомнения все-таки, я же не была бесплодной, как они ни старались себя и Олега в этом убедить, но вот она, Ритка, живое опровержение. И подозрения ее подтвердились. Скажи она Олегу – он, чего доброго, бросится к старой жене с повинной головой, а ее этот вариант не устраивал ни минуты. Семь лет мы с ним прожили, а она так и не смирилась. Вот и приманила меня в нужное место и в нужное время – мне эти Риткины одежки были очень нужны, доходы-то совсем другие стали, поди купи все… Ну, и поехала, дура.
– А доказательства проведенного теста ДНК у убитой Лилии Цепы?
– А нету. Мне об этом медсестра рассказала. Я ведь туда же ходила раньше, и мы немного сдружились с медсестрой, вот она и поведала. Но я и раньше знала, я сразу поняла. Свекровь это спланировала, только ей одной было это нужно. А теперь они женят его на правильной девушке, а там уж с детьми как-то выкрутятся.
– Так, может, вы знаете, кто совершил сегодняшнее убийство?
– Знаю. Но доказать опять же – не могу.
Денис Петрович ошалело смотрит на Марину, а она думает о том, что ни у кого в мире не видела таких красивых зеленых глаз.
– И кто же?
– А тот, кто сегодня ночью попытается подбросить мне в машину пузырек с остатками синильной кислоты. Я вам напишу его имя на бумажке, но вы не читайте сразу, а как поймаете его, уж тогда поглядите.
– Марина Анатольевна, вы полны сюрпризов!
– Это ничто по сравнению с тем, какой я варю борщ!
– Похоже, мой рабочий день не закончился. Вы уверены, что в машине сейчас ничего не спрятано?
– Абсолютно. Вы сами осматривали ее после убийства Голощаповой, когда вам наябедничали, что я бегала в машину якобы сменить одежду. Вы изучили записи с видеокамер, которые подтвердили тот факт, что я именно переоделась в салоне и немного порыдала, больше ничего. После того машина весь день стояла на стоянке, которая находится под круглосуточным видеонаблюдением.
– Откуда вы знаете, что я изучал записи?
– Ну а как же иначе? Конечно, вы их просмотрели, чтобы убедиться, что я ничего не выбросила по дороге.
– Да, конечно.
– Но меня очень нужно обвинить в убийстве, а потому необходима улика, и такой уликой станет емкость с цианидом. И если сегодня мне не подбросить в машину эту емкость, то завтра полиция может копнуть поглубже, а им этого не нужно.
– Им?
– Ну да. Вот вам записка – не любовная, а деловая. А вот и ваши бравые сотрудники. Ну что ж, фиксируйте в протоколе отсутствие улики. Сейчас открою багажник. Мою сумку и бардачок осматривайте сами.
Марина поставила машину на стоянку перед домом, выгрузила из багажника пакет с покупками, пискнула сигнализация. Пятый этаж с пакетом в руках – удовольствие так себе.