Смерть Клеманса Перье
Шрифт:
Но скоро наступила реакция. Дождь лил часа полтора. Сначала прохладная влага приятно освежала истомленное зноем тело. Но скоро люди промокли до нитки, грязные лохмотья неприятно прилипли к телу. Глинистая почва размокла и стала вязкой, как замазка. Не осталось ни одного сухого местечка, где можно было присесть. Еще до полуночи пленники стали зябнуть. К утру подул холодный ветер. В загоне для арестантов тускло поблескивали желтые лужи. Стараясь согреться, охранники бегали взад-вперед, волоча сабли по земле и обдавая
Господин Перье сидел на корточках у самых перил. Накинув пиджак на голову, он старался согреться собственным дыханием и все-таки дрожал. Ему казалось, что нижняя часть его тела все глубже погружается в грязь. Холодная сырость подбиралась к самой шее.
Вдруг кто-то тронул его за плечо.
— Господин Перье! Послушайте, господин Перье!
Господин Перье выглянул из-под пиджака и тихо вскрикнул. Несмотря на то что им все сильнее овладевало тупое безразличие, жизненный инстинкт еще не совсем потух. Над ним склонился какой-то солдат с ружьем.
— Тише! Не пугайтесь. Это я — Люсьен.
Господин Перье смотрел на него широко раскрытыми, недоумевающими глазами. В сумраке лицо солдата казалось серым, словно коленкор.
— Ты… солдат? Как ты сюда попал? Я тебя еще раньше заметил.
— Я знаю. Поэтому и пришел. Побоялся, что вы меня выдадите. Как увидел, что федератам все равно крышка, так удрал из Венсенского форта. Наговорил всякой всячины версальцам, и они зачислили меня в отряд. Теперь все время боюсь, что меня опознают и выдадут. Тут полно шпионов.
— Меня ты не бойся, я не выдам. Зачем выдавать? Ты у меня хорошо работал. Помоги мне выбраться отсюда. Я не виновен.
— А вы думаете, что все эти люди виновны? Сорок тысяч арестантов — кто тут станет разбираться? Версальцы хотят крови, в этом все дело. Может быть, я и помогу вам убежать. Теперь ночи дождливые, темные. Я знаю, в какое время меняется караул и ворота ненадолго открываются. При первой возможности дам вам знать. Только обо мне никому ни слова.
Но даже надежда на освобождение не произвела на господина Перье особенного впечатления. Он стал скептиком и только печально покачал головой.
— Вот и хорошо. В случае чего дай знать. Только вряд ли мне удастся бежать. Я очень слаб.
Люсьен снова нагнулся к нему.
— Тише вы, ради бога! Еще хочу сказать вам одну вещь… Огюст тоже здесь.
Господин Перье выпрямился.
— Огюст… ты сказал?
— Да. Рядом, за этими перилами. Я там в карауле. На восходе солнца нас сменяют. Я вас вчера тут заметил и сказал ему. Вы можете его увидеть и поговорить с ним — только подымите голову над нижней перекладиной перил. Нет, не сейчас… когда я уйду. Он уже обречен, но вы не говорите ему. Утром его расстреляют…
Громко ругаясь и обрызгивая заключенных грязью, он ушел.
Бесшумно, как тень, господин Перье
— Огюст… О-гюст… — только и мог вымолвить господин Перье.
— Молчи! У тебя такой резкий голос. Я сам все расскажу. Из Бельвиля я удрал к пруссакам, а они, проклятые, выдали меня версальцам…
— Зачем ты это сделал? Разве ты не знал, что грозит дезертиру?
— Они заставляли меня расстреливать пленных инсургентов, женщин и детей. Я не могу убивать детей…
Он испуганно замолк и спрятал голову. Но это был Люсьен. Он шагал неподалеку взад-вперед, волоча по грязи приклад.
Огюст снова приподнял голову.
— Это Люсьен. Все будет хорошо. Он поможет мне убежать. Он знает, когда меняется караул и отворяют ворота… Что делается дома? Как мадам Лизандер? Кларисса ждет меня?
— Ждет, ждет…
У господина Перье застрял комок в горле. Лицо Огюста осветило подобие улыбки.
— Она хорошая девушка. Я обещал ей купить коралловые бусы и куплю. Повезу ее кататься в Булонский лес. Накоплю двадцать пять франков и покатаю. А ты поговори с мадам Лизандер, чтобы она не сердилась…
Господин Перье плакал. Слезы застилали ему глаза и не давали разглядеть сына. Он сердито протер их кулаками, но, когда снова открыл их, Огюста уже не было. За перилами орал какой-то капрал, и охранники отгоняли заключенных от стены.
Господин Перье не покинул своего наблюдательного поста, и через час он стал зрителем ужасной картины.
К стене поставили шестерых или семерых приговоренных к расстрелу. Некоторые шли сами, а двоих тащили. Один из них был Огюст. Чутье подсказало господину Перье, что это его сын, иначе он не узнал бы его. Огюста прислоняли к стене, а он соскальзывал наземь, и двое жандармов придерживали его, пока не подошел священник с крестом. Потом шум умолк, и даже до ушей господина Перье долетели обрывки речи слуги божьего: «Его бич больно наказывает мятежников и отступников… карает сурово, но справедливо… Наступил последний час покаяния, и горе тому, кто ожесточил свое сердце… вечный огонь ада… припадите к ногам святой девы…»
Неужели он так и сделает? У господина Перье захватило дыхание. «Не унижайся, будь мужчиной!» — кричало его сердце. Но Огюст ничего не слышал. Шатаясь, опустился он на колени, и голова его, как неживая, упала на крест, который священник сунул ему для поцелуя… У господина Перье потемнело в глазах от стыда, гнева и жалости. Но шум выстрела сделал их снова зрячими. Он видел сквозь туман, как падал Огюст, хватаясь руками за воздух, будто все еще пытаясь зацепиться за оборванную нить жизни. Еще секунду видно было, как бьется на земле его тело, а потом широкие спины солдат заслонили сына.