Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
При этих словах Наполеон пристально посмотрел на Эгберта.
— Я простой бюргер, ваше величество...
— И потому не можете иначе думать, нежели я. Вы мне нравитесь, господин Геймвальд. У вас открытое и честное лицо. Я охотно принял бы вас к себе на службу. Не теперь, разумеется. Я не люблю изменников. Но война не продолжается постоянно. Опять наступит мир, и, надеюсь, на долгие годы. Я желаю этого и поэтому намерен действовать быстро и решительно.
— Если ваше величество желаете мира, то дайте его вместо сокрушающих ударов, которыми вы грозите нам. Пощадите моё бедное отечество!
Префект побледнел
— Я не австрийский император! — сказал Наполеон, возвысив голос и топнув ногой.
— Вы могущественнее его! Судьба и ваш гений сделали вас повелителем вселенной! — продолжал Эгберт, вооружившись мужеством. — Вы выиграли больше битв, чем Александр Македонский и Фридрих Великий. Большая слава возможна для вас только в том случае, если вы дадите мир человечеству. Тогда оправдается надежда, которая появилась у нас в Германии, когда вы заняли престол Франции и Италии. Мы были уверены, что явился новый Карл Великий...
Эгберт остановился. Префект пожимал плечами и делал ему знаки, чтобы он замолчал.
— Не мешайте ему, Боссе! — воскликнул Наполеон. — Разве я не должен знать, что думает обо мне молодёжь в Германии?
— Образ великого государя встал перед нами, — продолжал Эгберт. — После долгой войны Европа наслаждалась при нём многолетним миром. Как тогда, так и теперь, разрешение вопроса зависит от воли победителя. Семнадцать лет война свирепствует в Европе! Прекратите её, и побеждённые вами народы с радостью будут приветствовать вас как своего верховного владыку. Я отвечаю вам за своё отечество. Только оставьте нам наши границы и нашу национальность; мы — немцы и желаем остаться ими и никогда не сделаемся подданными Франции.
Боссе ожидал взрыва императорского гнева и заблаговременно удалился к дверям.
Но против своего обыкновения Бонапарт сохранил хладнокровие. Сдерживал ли он свой гнев, или действительно не был раздражён речью Эгберта, только он также спокойно смотрел на него своими гордыми глазами.
— Всё это я слышу в первый раз, — сказал Наполеон. — Благодарю вас за откровенность. Французские республиканцы хотели бы прогнать меня за море или умертвить; немецкие мечтатели желали бы обезоружить меня. Но вы упускаете из виду, что я всем обязан своей шпаге. Разве я веду войну для своего удовольствия?
Последнюю фразу он произнёс резким, раздражённым голосом и, подняв руку, подошёл к Эгберту, но тотчас же сдержал себя. Молодой немец показался ему слишком ничтожным для того трагизма, который он любил придавать вспышкам своего гнева.
— Победы и завоевания — моё ремесло и моё искусство, — продолжал Наполеон, — как для вас, быть может, писание стихов. Всякому своё. Везде и всегда сильный давил слабого. Судьба предназначила мне пересоздать мир. Если вы, австрийцы, не захотите подчиниться мне, то я сумею принудить вас к тому. Какое мне дело до национальных различий и вашей народности! Какое у нас число сегодня?
— Среда, двадцать второе февраля.
Император несколько секунд стоял молча перед картой, занятый своими соображениями.
— Три месяца! В мае я надеюсь быть в Вене. Мы можем продолжить тогда наш разговор в Шёнбруннском саду. Теперь вы можете идти. Советую вам для вашей собственной безопасности скорее уехать отсюда.
Он поднял слегка свою маленькую белую руку. Эгберт удалился.
Дворцовая
Лицо Эгберта горело. Проходя мимо толпы, он едва заметил её, и, только спускаясь по лестнице, выходящей во двор, где стоял длинный ряд экипажей, он вздохнул свободнее и пришёл в себя.
Садясь в наёмную карету, он вспомнил о записке, переданной ему дворцовым камердинером. Кто другой мог написать её, кроме Дероне, который уже не раз оказывал ему услуги и постоянно относился к нему с самым сердечным участием?
Эгберт решился немедленно отправиться на таинственное свидание, так как думал выехать из Парижа на следующий день. Он надеялся узнать что-нибудь от Дероне о судьбе Беньямина.
Rue de Moineaux была одна из многих переплетающихся между собою улиц на тесном пространстве между Вандомской площадью и Пале-Роялем.
Приехав на место, Эгберт без труда отыскал дом № 3. Это было большое пятиэтажное здание, с множеством квартир, переполненное жильцами. Но как отыскать Дероне? Если он не назвал себя в записке, то, вероятно, у него были на это основательные причины. После некоторого колебания Эгберт вошёл в дом и обратился к привратнику с просьбой указать ему квартиру «Иосифа из Египта».
Привратник с удивлением посмотрел на красивого юношу, одетого в богатый придворный костюм.
— Я не знаю никакого Иосифа, — ответил он. — Вы, вероятно, отыскиваете Пентефрия! На третьем этаже, первая дверь налево.
Эгберт, занятый своими мыслями, не обратил никакого внимания на насмешливый тон привратника. Он понял только, куда он должен идти, и стал подниматься по узкой крутой лестнице. Благодаря этому он почувствовал ещё большую досаду, когда перед ним отворилась дверь и он очутился лицом к лицу с хорошенькой Зефириной. Первой мыслью Эгберта было обратиться в бегство. Он не принадлежал к числу поклонников Зефирины, которая окончательно оттолкнула его своим двусмысленным обращением с ним. Встречаясь чуть ли не ежедневно с Эгбертом у постели больной Атенаис, Зефирина так явно выказывала ему своё расположение взглядами и намёками, что он не раз терял терпение и с трудом удерживался, чтобы не сказать ей какой-нибудь грубости. Во избежание этого он разыгрывал роль недоступного и непонимающего, а теперь помимо своей воли очутился в её квартире. «Что может подумать Зефирина об этом визите? — спрашивал себя Эгберт. — Предупредил ли её Дероне, что ему пришла фантазия назначить мне свидание в её квартире, чтобы перехитрить своих врагов?»
Всё это ещё более усиливало смущение Эгберта.
— Извините меня! — пробормотал он, краснея. — Я, кажется, явился к вам слишком рано.
— Напротив, я давно встала с постели и настолько прилично одета, что могу принять вас, господин философ, — сказала со смехом Зефирина, показывая ряд жемчужных зубов. — Вы, может быть, не согласны с этим? Да удостойте же меня взглядом.
Эгберт нехотя посмотрел на привлекательное, шаловливое существо с хитрыми глазками, в белом утреннем платье из тонкой шерстяной материи с розовыми шёлковыми разводами.