Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
Тем не менее Эгберт чувствовал непреодолимую потребность переговорить с подругой своей ранней юности, прежде чем окончательно решиться на предполагаемую поездку. Хотя он знал, что его признание глубоко огорчит её, но эгоистически рассчитывал на её самоотверженность в том смысле, что у ней достанет силы воли, чтобы совладать с собой и высказать своё мнение, руководствуясь только его пользой. Не раз уже он имел случай испытать практичность её советов, потому что Магдалена при своём ясном и трезвом уме лучше его умела понять сущность дела, взвесить его
Он застал Магдалену печальной и расстроенной. Госпожа Армгарт, поздоровавшись с ним, тотчас же ушла под предлогом хозяйственных распоряжений, чтобы не мешать разговору молодых людей своим присутствием.
— Кажется, граф также был у вас, — сказала Магдалена. — Я не знаю, что он сказал матери, но он привёл её в наилучшее настроение духа. Действительно, в его обхождении столько привлекательного, что в его присутствии трудно чувствовать себя несчастным.
— Да, я не встречал человека лучше и добрее его, — ответил Эгберт. — Я ещё больше убедился в этом после сегодняшнего разговора.
— Но отчего же у вас такой вид, как будто бы вы чем-то озабочены или недовольны?
— Потому что я в нерешительности и не знаю, принять ли то предложение, которое мне делают, или отказаться от него? Да, фрейлейн, я пришёл к вам за советом. Мы пережили с вами немало тяжёлых дней, перешли не одну гору рука об руку.
— А что, нам опять предстоит гора? — спросила она с улыбкой, хотя торжественный тон его речи смутил её, а сердце сжалось от боязливого предчувствия чего-то недоброго.
— Да, и на этот раз гора отвеснее и недоступнее, чем когда-либо, — ответил Эгберт и рассказал о предложении, которое ему сделал граф, надеждах и опасениях, связанных с его поездкой в Париж.
Эгберт говорил гладко, без запинки, сам удивляясь своему красноречию. Он не мог дать себе отчёта, происходило ли это оттого, что ему приходилось высказывать заветные желания своего сердца, или на него имело влияние выражение неподдельной радости, с которым слушала его Магдалена и которое ясно отразилось на её лице.
Могла ли она в первый момент отнестись иначе к тому, что он сообщил ей? Она видела, что достоинства любимого ею человека оценены людьми, которые пользовались общим уважением. Воображение рисовало ей блестящую будущность её дорогого Эгберта, и она представляла себе тот момент, когда встретит его как героя и победителя. Её хорошенькое лицо так сияло, как будто бы уже наступила пора увенчать его лаврами. Даже образ молодой графини не беспокоил её; он имел для неё значение какой-то богини-покровительницы на его пути к славе.
— Поезжайте, Эгберт, — сказала она в порыве своего бескорыстного увлечения. — Ваши блестящие способности не должны оставаться без применения. Я не знаю, к какому делу призывает вас граф Стадион, но убеждена, что оно важное, потому что иначе граф Вольфсегг не хлопотал бы так о вашей поездке.
— Я должен только исполнить обязанность простого курьера, моя дорогая Магдалена.
— Не унижайте дела, которое возлагает на вас министр для блага
— И расстаться с вами, Магдалена! Неужели мы должны искупить всякое счастье тяжёлой жертвой?
— Стоит ли говорить об этом, — сказала она с грустной улыбкой. — Может ли болтовня глупой девушки заменить те впечатления, которые ждут вас. Я заранее радуюсь вашим письмам. Вы будете иногда вспоминать обо мне, и, быть может, будут минуты, когда вы пожалеете, что Лени не может видеть с вами грандиозное великолепие знаменитого города. Перед вами раскроется новый мир; вы увидите улицы и площади, которые были свидетелями великих событий и ужасающих сцен. Я помню, как вы побледнели и вскочили с места, когда мой бедный отец описывал нам взятие Бастилии и приступ Версаля...
— Всё это очень заманчиво, но меня беспокоит, как вы будете жить здесь одна с матерью. Вы знаете, как я предан вам...
— Уж не хотите ли вы убеждать меня в искренности вашей дружбы?..
— Да, моя милая Магдалена, у вас нет более верного друга, чем я.
Задушевный взгляд её добрых глаз вознаградил его за уверения, хотя в них звучала фальшивая нота, но она слишком любила его, чтобы заметить её.
Ей нетрудно было уговорить Эгберта, у которого ни в складе ума, ни в характере не было почвы для противодействия, тем более что её советы совпадали с его желаниями. Высокое мнение, которое она имела о нём, льстило его самолюбию; он чувствовал, как мало-помалу исчезала последняя тень сомнений и боязни тех препятствий, которые были навеяны его собственными мудрствованиями.
Вошла Кристель и обратилась к Магдалене с каким-то вопросом; разговор перешёл на практическую почву. Эгберт должен был сделать разные распоряжения по хозяйству, так как не знал, сколько времени может продлиться его отсутствие. И здесь Магдалена была для него неоценимой помощницей в смысле доброго совета. Когда зашла речь о водворении Гуго в доме в качестве хозяина, Магдалена несколько раз рассмешила Эгберта своими шутками и замечаниями. Она предложила ему дать своему приятелю формальную доверенность на управление домом, а затем начала серьёзно уверять его, что нужно отстранить Гуго от всяких хлопот, потому что безделье его призвание.
— Напрасно говорят, — добавила она, — что праздность мать всех пороков: она, напротив того, начало всех искусств и поэзии, и я вполне понимаю, почему господин Шпринг так предаётся ей.
Бедная Магдалена шутками и смехом думала заглушить глубокую тоску, которая всё более и более охватывала её сердце.
— Однако мы упустили ещё одно обстоятельство, — сказал Эгберт, — господин Шпринг может влюбиться в фрейлейн Армгарт.
— Как Голо в Женевьеву! Но я не позволю запереть себя в башню. Вдобавок у меня нет такого ревнивого супруга, как пфальцграф, который несправедливо приговорил бы меня к смерти. Вы этого не сделаете, Эгберт, вы слишком добры.