Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— А я так вполне убеждён, что человек не только вправе, но и должен до известной степени руководствоваться своими симпатиями и антипатиями в сношениях с людьми, так как они редко обманывают нас.
— Но тогда разум уже не будет играть никакой роли в нашей жизни. В подтверждение этого я приведу вам пример, из которого можно ясно видеть, до какого абсурда мы можем дойти под влиянием антипатии. Шевалье произвёл на меня тяжёлое впечатление с самого первого момента нашей встречи, и я, не имея никаких данных, кроме мелких фактов, которые я произвольно истолковал в известном смысле, пришёл к твёрдому убеждению, что этот человек тем или
Но граф, к удивлению Эгберта, спокойно выслушал его.
— У вас слишком мягкое сердце, мой милый друг, — сказал он. — Вы напрасно упрекаете себя; ваше подозрение разделяют и другие люди. Барон Пухгейм и я сам почти убеждены в этом.
— Вы, граф! — воскликнул Эгберт. — А этот крестьянин?..
— Флориан давно выпущен из тюрьмы. Он действительно нашёл в поле красный шёлковый кошелёк Бурдона. Убийцам, вероятно, не нужна была горсть золотых; они взяли письма и бумаги, а кошелёк бросили. Весьма вероятно, что это сделал Цамбелли, если он участвовал в убийстве, чтобы отвлечь от себя подозрение.
— Почему вы не заявили об этом на суде?
— Потому, мой дорогой Эгберт, что предположения в таких делах не имеют никакого значения. Жан Бурдон сделался жертвой великой борьбы, которую Наполеон ведёт против целой Европы, не он первый и не он последний. Цамбелли в данном случае хотел услужить французскому правительству. Счастье Бонапарта научило его не пренебрегать никакими средствами для достижения цели.
— Не имеете ли вы, граф, каких-нибудь известий о сыне несчастного Бурдона? — спросил Эгберт, чтобы переменить тему разговора, так как не хотел возобновлять старых споров о политике.
— Нет, он не ответил мне на письмо, в котором я подробно сообщал ему о смерти его отца. Я даже не знаю, получил ли он это письмо; французская почта вскрывает все письма, адресованные из Австрии в Париж. Впрочем, я скоро надеюсь получить относительно этого самые точные сведения, потому что на днях моя племянница едет в Париж.
— Графиня Антуанета!
— Да, представился очень удобный случай: граф и графиня Сандор думают провести целый месяц во французской столице. Они убедили Антуанету ехать с ними. Это будет для неё очень приятным развлечением. Я охотно дам своё согласие, тем более что её отец, маркиз, давно желал, чтобы она познакомилась с его родными, которые остались во Франции. Жаль, что я не могу сопровождать её... Вы как будто хотели что-то сказать, Эгберт. Говорите прямо, не стесняйтесь.
— Нет, граф. Я считаю неуместным высказывать моё мнение, тем более что вопрос решён вами в известном смысле.
— Это уже излишняя скромность с вашей стороны, Эгберт. Вы, вероятно, думаете, что я не выношу противоречий.
— Мне пришло в голову, что графиня предпринимает поездку в Париж в такое время, когда, судя по слухам, готовится новая война между Австрией и Францией.
— Не все грозы кончаются громом, молнией и ливнями. Мы, австрийцы, недовольны последним миром, но наш голос потерял значение в Европе. Бонапарт в настоящий момент сражается в Испании с шайками инсургентов и англичанами. Он на время забыл о нашем существовании. Наконец, времена варварства давно прошли; теперь правила гостеприимства соблюдаются даже в неприятельской стране во время войны. Тут представляется
Эгберт изменился в лице.
— Да, граф, это была заманчивая, но неосуществимая мечта, — ответил он взволнованным голосом.
— Почему вы называете это мечтой! Кстати, скажите пожалуйста, не посылал ли за вами граф Стадион? Если нет, то будьте готовы к этому. Вы произвели на него самое благоприятное впечатление; ему особенно понравилось в вас отсутствие политических тенденций.
— Я, напротив того, думал, что это должно оттолкнуть его от меня. Государству нужны головы и руки, которыми оно могло бы распоряжаться по своему усмотрению, а я слишком своеволен и чужд всякого честолюбия, чтобы сделаться двигателем хотя бы самого малого колеса в государственной машине.
— Вы смотрите на государство с крайне узкой точки зрения, и в этом ваша главная ошибка, мой дорогой Эгберт. Государству нужны всякие люди, и бывают моменты, где идеалисты и мечтатели, эти бескорыстные рыцари правды и свободы, могут принести больше пользы, чем слепые исполнители чужой воли. Вы нужны министру в этом смысле; он хочет воспользоваться вашим умом и способностями для общественного блага, не стесняя ни в чём вашей свободы и не нарушая гармонии вашего внутреннего мира.
— Что же я должен делать? — спросил Эгберт.
— Не пугайтесь, — ответил с улыбкой граф Вольфсегг, — у вас такое встревоженное лицо, как будто от вас требуют, чтобы вы совершили какое-нибудь ужасное преступление. Для вашего успокоения я сообщу вам по секрету, в чём дело. Вы должны избавить министра от посылки курьера с письмом к Меттерниху. Если вы поедете в Париж, то вам не будет стоить никакого труда передать письмо, тем более что оно не спешное. Граф Стадион хочет также предостеречь посланника от шевалье Цамбелли и думает поручить это вам, человеку, на верность и честь которого он может вполне рассчитывать.
— Но я не знаю, насколько я буду в состоянии выполнить это, — ответил нерешительно Эгберт.
— Не торопитесь возражать мне, — продолжал граф. — Если вы придёте к заключению, что вынуждены отказаться от такого почётного предложения, то вы должны заранее сказать мне это, чтобы я успел предупредить министра и избавить его от напрасной просьбы, а вас от необходимости отказать ему. Важные господа не любят, когда им противоречат, и вы из-за этого могли бы очутиться в крайне неловком положении.
— Я не знаю, как благодарить вас, граф, за вашу дружбу ко мне, и считаю себя счастливым, что имею такого руководителя в жизни. Но горе Телемаку, если он расстанется с Ментором и будет предоставлен самому себе.
— Или, другими словами, вы уедете в Париж, Эгберт. Неужели вы не чувствуете в себе достаточно сил, чтобы обойтись без чужих советов и помощи? Спотыкаясь и падая, дитя учится ходить. Вам предстоит совершить поездку, которая была бы полезна для вас во всех отношениях; и вы не можете отрицать это. Я воображаю себе радость Антуанеты, если бы я сказал ей: ты не будешь одинока и беззащитна в огромном городе; ты встретишь там верного и преданного друга.