Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера
Шрифт:
– Господин Стоу, разве у художников не принято подносить кисть к холсту, когда они пишут? – сказала леди Далгат люстре. – Вы простояли здесь двадцать минут, смешивая краски и держа воздетой эту палочку со щетинками, однако ни разу ею не воспользовались.
– Откуда вам знать? Вы ведь смотрите на люстру.
– Смотреть и видеть – разные вещи. Уж вам-то следует это понимать.
Шервуд кивнул и вновь добавил масло грецкого ореха к густеющей умбре. Его старый учитель, Ярдли, без сомнения, ворочался в своей могиле. Ярдли всегда настаивал на том, что работать нужно с яичной темперой, однако Шервуд предпочитал масло.
– Совершенно верно, и поскольку вы тоже это знаете, следовательно, поймете причину моей медлительности и важность неспешности.
– Неспешность – неподходящее определение для вас, господин Стоу. Неспешна капля меда зимой. Она течет, пусть крайне неохотно, но течет. Вы, господин Стоу, – не брызги меда. Вы – скала.
– Жаль, я так люблю мед. Может, вы пересмотрите свою оценку?
– Скала, говорю я. Огромная гранитная глыба, недвижимая и непоколебимая в своем намерении не шевелиться.
– Неужели?
– А чем еще вы объясните два месяца ежедневных часовых сеансов? Итого шестьдесят часов. Я слышала, хорошие художники способны написать портрет за неделю.
– Верно, верно. – Шервуд постучал пальцем по подбородку, оставив пятнышко краски. – Полагаю, единственное объяснение заключается в том, что я не хороший художник.
Он закрыл бутылочку с маслом и поставил ее на полочку мольберта, где лежали запачканные тряпки и пузырьки с пигментами – некоторые из них стоили непозволительно дорого. «За морем» – или ультрамарин – ценился особенно высоко, поскольку камень, использовавшийся для приготовления темно-синей краски, привозили из-за океана, из той самой сказочной страны, откуда доставляли несравненное вино «Монтеморси». Стоимость этой краски в золоте в двадцать раз превосходила ее вес. К счастью, за исключением художников, об этом знали немногие, иначе его собратьев постоянно избивали бы и грабили.
– Вы это признаете?
– Разумеется, я не хороший художник. – Шервуд взял тряпку, сделанную из последней старой рубашки, и вытер масло, которое стекало по кисти на руки. Как бы он ни старался соблюдать аккуратность, его руки вечно притягивали краску и масло. – Я – лучший художник.
Леди Далгат выдохнула, и это был почти смешок. Одна изящная бровь скептически изогнулась.
– Вы самоуверенны.
Наконец какая-то реакция.
– Нет, я уверен в себе, а это разные вещи. Самоуверенность – неоправданная вера в себя. Уверенность – простое понимание собственных возможностей. Я не хвалюсь, будто я великий любовник – хотя мог бы им быть. В данном вопросе судить не мне. Это я оставляю женщинам.
На сей раз поднялись обе брови, и на лбу леди Далгат возникла крошечная морщинка.
– Однако мы обсуждали искусство, и в этом вопросе я – эксперт. Следовательно, вы можете поверить, когда я говорю, что художника лучше вам не найти, а говорю я это потому, что являюсь самым тонким судьей художественной ценности.
– Господин Стоу, не думаю, что могу доверять вам в вопросах искусства или каких-либо других. Ведь вы отказываетесь позволить мне взглянуть на свою работу. Вы никому не разрешаете хотя бы одним глазком увидеть ваш двухмесячный шедевр.
– Истина не создается по расписанию.
– Истина? Значит, вы пишете истину? Я-то считала, вы пишете меня.
– Да,
– Что вы имеете в виду?
– Вы от меня прячетесь.
– Я… – Ее взгляд почти сместился. Он видел, как дрогнули зрачки. Прикусив нижнюю губу, она взяла себя в руки, и ее глаза застыли. Она подняла подбородок, едва заметно, возмущенно. – Я перед вами.
– Нет… вас тут нет. Передо мной – графиня Далгат, со всем ее изысканным благородством и пышными регалиями, но это не вы – на самом деле вы другая. Я хочу увидеть ту, что прячется внутри вас. Личность, которую вы скрываете ото всех, боясь, что они заметят…
Леди Далгат посмотрела на него. Не взглянула, не уставилась, а прожгла взглядом. Лишь на мгновение – но за это мгновение он увидел больше, чем за два месяца. Силу. Ярость. Бурю, заключенную в женском теле, под тонким слоем печали утраты и сожалений. Он увидел ее. Это зрелище потрясло Шервуда настолько, что он отступил на шаг.
– Мы закончили, – провозгласила леди Далгат, нарушив позу и сбросив лису. – И я не вижу смысла продолжать эту глупость. Я согласилась на портрет лишь потому, что так пожелал мой отец. Он мертв, а значит, портрет больше не нужен.
Она развернулась на левом каблуке и направилась к двери.
– В таком случае, увидимся завтра! – крикнул Шервуд ей вслед.
– Нет, не увидимся.
– Я буду здесь.
– А я нет.
Выходя, она захлопнула дубовую дверь, оставив Шервуда в одиночестве слушать затихающее эхо ее шагов.
Он не отрывал глаз от двери, которая ударилась о косяк и вновь открылась, позволив ему заметить отблеск исчезающего золотого платья.
Удивительно.
Секунду спустя Шервуд подобрал кисть и тряпку, которые уронил, сам того не заметив, и начал рисовать. Кисть носилась в воздухе, будто подхваченная вихрем, стремительно перемещаясь между палитрой и холстом. Шервуд так сосредоточился на работе, что заметил вошедшего в кабинет молодого человека, лишь когда тот заговорил.
– Что-то случилось?
Шервуд узнал синий сатиновый дублет прежде, чем увидел козлиную бородку, и сразу прикрыл картину. Закрепил сверху на раме мольберта ткань, которую использовал для этой цели. Незаконченные картины часто закрывали, чтобы уберечь от мошек, пыли и волосков, однако сейчас занавесь выполняла более важную задачу.
– Лорд Фокс, простите, я вас не заметил. Что вы сказали?
– Я спросил, не возникло ли проблем, – ответил Фокс, оглядывая кабинет с привычной смесью смущенной невинности и зловещего подозрения. – Я услышал громкий стук и увидел, как графиня выбежала в коридор. Могу я вам чем-нибудь помочь?
– В этом нет нужды. Сеанс выдался особенно хорошим, но он окончен. Я просто соберу вещи. Сегодня мы далеко продвинулись.
Фокс обошел мольберт и хмуро уставился на прикрытый портрет:
– Надеюсь, это не простыня?
– Вообще-то это моя ночная сорочка, точнее, то, что от нее осталось.
– А в чем же вы спите?
– Сейчас? Ни в чем. Обстоятельства вынудили.
– Хвала Новрону, уже почти лето. – Лорд Фокс взял бутылочку с ультрамарином и перебросил из руки в руку. Вряд ли он по чистой случайности выбрал именно этот пигмент. В отличие от других людей его круга, лорд Кристофер Фокс явно не был чужд миру искусства. – Почему вы до сих пор здесь, Шервуд?