Смерть машиниста

Миндадзе Александр Анатольевич

— Муки совести, — пробурчал Голованов. Водитель не согласился:

— Да ну… Дрыхнет. Глаза-то залил, вот и дрыхнет.

И он длинным гудком просигналил в спину Губкину. Тот обернулся и стал не спеша подниматься. Отряхнулся, пошел к дрезине.

— Вот так я и слинял, — сказал он, обращаясь к Ермакову. — Видели? Ну вот. Таким макаром, значит. — И плюхнулся на сиденье. Глаза у него были красные — то ли он плакал, то ли просто спал, а может, и то, и другое.

Ермаков спросил:

— Кто из вас

двоих применял экстренное торможение? Тимонин?

Губкин кивнул.

— Нормально сработало?

— Нормально.

— Там в акте все написано, Герман Иванович, — заметил Голованов.

— Ну хорошо, — устало согласился Ермаков.

— Теперь куда?

— Домой. Домой, в гостиницу.

— В гостиницу пока рельсы не проложили, — невозмутимо, в тон начальнику, заметил водитель и тронул с места дрезину.

Он ждал Ермакова в коридоре гостиницы. Стоял как часовой у самых дверей номера.

— Пантелеев?

— Так точно. Пантелеев.

Ермаков отпер дверь.

— Заходите, не стесняйтесь.

Но он был, похоже, не из стеснительных, этот крепкий старик в видавшем виды пиджаке с орденскими планками. Войдя в номер, сразу опустился в кресло, хозяйски оглядел нехитрую обстановку. Потом перевел на Ермакова взгляд — что называется, уставился. Так и сидел, с интересом наблюдая, как Ермаков раскладывал на столе бумаги. Потом спросил с усмешкой:

— Ну, приготовился?

— Да, начнем.

— А протокол? Не забыл?

— Все в порядке, — отвечал Ермаков бодро, принимая тон. И показал пустой бланк, который держал наготове. Старик удовлетворенно кивнул.

— …Где работаю, кем? — старик не рассказывал — рассуждал неторопливо, следя, чтоб Ермаков успевал записывать. — Составителем поездов работаю. Башмаки под колеса ставлю. Где? Да здесь, на железке нашей, будь она неладна…

— И давно вы на железке?

— А всю жизнь, считай, как паровоз из Белорецка пошел.

— Когда же он пошел, паровоз?

— Когда ты под стол пешком, в сорок седьмом.

Старик малость зарывался, держа шутливый тон. Он смотрел, как Ермаков будет реагировать. А тот не реагировал. Он готов был простить и тон, и улыбочки. Кем, где, когда — все было известно заранее, шла всего лишь словесная разминка. Так они медленно приближались к сути дела.

— В январе вас как будто на пенсию провожали?

— Плохо, видно, провожали. Вернулся.

— Здоровье позволяет?

— Ага, здоровье.

— Что вы можете пояснить по поводу ухода шести платформ с Сафоновского участка?

— Ну вот, ближе к делу! — обрадовался Пантелеев. — А то все вокруг да около… Что я могу пояснить?

— Да. Что именно?

— А ничего.

— Ваша смена была девятого июня?

— Ну а чья? Не моя — ты б меня тягать не стал, верно?

— Говорите

«вы», Пантелеев, и спокойно, пожалуйста. Спокойно.

В ответ старик откинулся на спинку кресла, развалился. Продемонстрировал, как он спокоен.

— Кто устанавливал тормозные башмаки под платформы на Сафоновском горочном пути?

— Я устанавливал. Я, Пантелеев Петр Филиппович.

Вот так, с шутками-прибаутками, они и подобрались к сути. Старик смотрел неотрывно, прямо пожирал Ермакова глазами. Он ждал. Ждал, когда следователь задаст главный вопрос. А он на этот главный вопрос ответит.

— Сколько вы установили башмаков? — спросил Ермаков.

Ответ у старика был давно готов, вертелся на языке:

— Два. Два тормозных башмака.

— Это ка двенадцать осей?

— Так точно. Два на двенадцать, по инструкции, первая ось и третья. Закрепил, защелкнул, проверил.

— Проверили?

— А как же! Уклон-то, шутка ли, с этой самой горки в семьдесят пятом году дрезина ушла!

— В семьдесят пятом без похорон обошлось.

— То-то и оно, что ж они покатились, проклятые? Взяли да и покатились. По щучьему велению, что ли?

— Ну, дальше, Пантелеев, дальше.

— А что — дальше?

— Говорите, что хотели сказать.

— Да ничего такого не хотел, — замялся старик. И все же произнес, понизив голос: — А вот сторожиха-то показывала, крутился один в тельняшке… Чего ж это он по путям шастал, интересно? В общем, вы проверьте, кто да откуда и с какой такой целью. Каким его ветром к нам, этого матросика?

— Этот матросик — ваш рабочий Котов. И вы это прекрасно знаете. А если не знаете, то вот я вам докладываю. Это все уже проверено.

— Ну так что?

— Вот я и хотел спросить: почему на горке только один башмак обнаружен?

— Один, правильно. Второй вниз протащило.

— Второй — это который у стрелки, в кустах?

— Вот именно.

— Что-то слишком далеко его протащило, нет?

— Ничего не далеко, прикинь — тяжесть да скорость!

— Так это что, инструкция виновата? — спросил Ермаков. — Мало двух башмаков?

— Получается, так.

— Ну ладно.

— Все? — спросил Пантелеев с облегчением.

— Вот, прочтите и распишитесь.

— Где?

— А галочка внизу: «С моих слов записано верно».

Старик повертел в руках протокол, начал было читать, но тут же бросил и расписался. Процедура, казалось, была окончена, но он продолжал сидеть в кресле. Он был явно озадачен благоприятным поворотом дела — Ермаков быстро от него отстал, слишком быстро.

— Вам что не нравится, Пантелеев?

— Да так… Что, товарищ следователь, вроде решеткой пахнет?

— Ну почему, кто вам сказал? Свободны, Петр Филиппович. Распишитесь, и свободны.