Смерть меня не найдёт

Летова Ефимия

Это не мешает. Наоборот.

Магия в крови Агнессы, одобренная, признанная божественной силой, в этот момент кажется мне столь же огромной, как волна, ей тесно в этом тоненьком, хрупком и смертном человеческом теле, и она вырывается наружу. Последние два светильника лопаются, такая мелочь, по сравнению с остальным.

Море. Я должна остановить море. Может быть, у меня вырастают невидимые огромные крылья. Может быть, я грежу или схожу с ума, мысленно воспаряя над обезумевшей толщей воды и разглаживая её незримыми гигантскими ладонями,

одной — своей, женской, узкой и тонкой, а другой — мужской, сильной и крепкой, так похожей на ладонь Лиграна.

— Ш-ш-ш, — словно дую на больное, успокаивая плачущего, утешая скорбящего. — Тише, тише, тише…

И не вижу — чувствую, как цунами высотой с башню, опускается вниз, миллиметр за миллиметром, вопреки всем законам земного тяготения и прочим правилам. Моя магия сильнее всех правил, пусть даже только в этот самый момент.

Ветер стихает, а Лигран сжимает меня крепче.

— Донум воды? — шепчет он мне на ухо, на кончиках пальцев проступают когти, мягко царапают предплечья. — Наследница престола? Ты просто кладезь загадок, лирта Камилла.

Я поворачиваюсь, больше уже не глядя на море, а Луава светит ему в глаза, и Лигран жмурится, тоже похожий на кота.

— Пожалуй, я теперь выгодная невеста, и могу начинать страдать от того, что ты со мной по расчёту.

— Пожалуй, я могу начинать страдать, что не дотягиваю до тебя и тебе нужен более завидный жених, — тон в тон отвечает он.

— Это всё не моё. Это… её, Агнессы, — я неловко обвожу рукой Магристу, просматривающуюся, как на ладони. А Ксамурр недовольно бодает меня в руку, напоминает о себе, мол, жених женихом, а разве я не молодец? Впрочем, не стоит додумывать за котов их мысли. Даже за таких, необыкновенных котов, божественных реликвий по совместительству.

— Может быть, — соглашается Лигран. — Это её. А я — твой. Этого мало?

— Этого — более чем достаточно.

Я отступаю, чтобы разглядеть его всего, залитого светом дневного светила, прекрасного, лучшего и моего — от макушки до пяток, собираюсь сделать только маленький шажок — но моё тело тянет назад, слишком сильно, чтобы я успела хоть что-нибудь сказать или сделать. Слишком сильно и слишком быстро — лирте Хорренде свидетели не нужны.

Лигран опять успевает меня схватить, я отправляю мысленный посыл — окажись на земле! — и он исчезает, как тогда, в храме.

А я сама — падаю.

Не на крышу дворца, пропасть подо мной гораздо, гораздо глубже — с этой стороны башенного шпиля до земли будет метров тридцать, а может, и больше.

Сердце отстукивает последние секунды, гортань сжимается ужасом, а своевольный донум то выхватывает меня из потока свистящего ветра, то возвращает обратно.

Я оказываюсь в маленьком магрском госпитале, где всюду снуют шустрые целительницы с убранными под нежно-розовые головные повязки волосами. Дородный целитель, склонившийся над постелью бледной и худой темноволосой женщины, с изумлением смотрит на меня,

но не препятствует, когда я подхожу ближе и заглядываю в её глаза, называю "мамой", целую, обнимаю и рассказываю, что у меня всё хорошо, что я познакомилась со своим отцом, что он до сих пор вспоминает её, что я тоже очень её люблю. И она поправится.

Я оказываюсь в Высшей магрской школе и лукаво заглядываю в лицо юного лирта Апратуса, а тот бледнеет, зеленеет и со стоном "Драя, вы же обещали, что больше не придёте!" оседает прямо на землю.

Я оказываюсь в "Приюте Камиллы" и учу девчонок шить удобное нижнее бельё, а одна из них решает уйти со своей сомнительной службы и открыть ателье.

Я оказываюсь в поле, полном тараксумов, и иду, едва касаясь ладонями огромных белых пушистых шаров, чувствуя себя почти счастливой в этот момент.

Я оказываюсь на крыше королевского дворца, передаю Ксамурра Тиверну и строго говорю, что вот он — наследник, а я как правительница уже сделала всё, что могла и хотела. Ксамурр сердито стучит хвостом, но не сказать, чтобы спорит, даёт себя погладить. И жрец почти разочарованно подтверждает право юного принца.

У меня вообще самый послушный и замечательный в мире кот! Даром, что мёртвый и вообще ненастоящий. Как мне кажется, фелинос может принимать любой облик, импонирующий его хозяину.

Я оказываюсь на побережье, глажу кварка по упругой пологой спине, а тот скалится, словно щенок, и — я точно знаю — согласен ещё меня покатать.

Жаль, что уже не получится.

Я попадаю в какое-то совершенно невообразимое место, то, которое Верховная называла "междумирьем", рассказываю Агнессе, которую не вижу, но чувствую, что всё было не напрасно, хотя бы отчасти, прошу прощения за то, что не уберегла её тело, и она не злится на меня, даже Лиграна не ревнует — ведь он был её мечтой, а реальностью стал только для меня.

Кажется, я даже с самой Тиратой разговариваю, и убеждаю её, что донум внушения для жрецов — непозволительная роскошь, а Единая кивает задумчиво, и на свои магрские статуи она нисколечко не похожа.

Словно сотни лиц, сотни жизней проносится перед моими глазами за те несколько мгновений свободного падения, а потом я ощущаю только глухой удар — и никакой боли. Боли нет, но и ни рук, ни ног я более не чувствую — вероятно, сломан позвоночник. Ксамурр упирается лапками в грудь, и только из-за него я держусь, не закрываю глаза.

Свет неумолимо меркнет, словно Луава утомилась и пошла на боковую часов на восемь раньше обычного.

Я жду.

Когда лицо Лиграна склоняется надо мной, говорю то ли ему, то ли высокому магрскому небу, не знаю точно, кому именно:

— Не делай глупостей и живи.

Мне так хочется обнять его на прощание, но никакая магия уже не может сделать меня живой, двигающейся, дышащей. А то волшебство, которое ещё теплится внутри, я хотела бы отдать ему, всё, без остатка. Прошу, Единая…