Смерть меня подождет
Шрифт:
В потёмках бродим ручей на дне каменистой ложбины и взбираемся на берег. Мои ноги еле-еле передвигаются. Вдруг из тьмы доносится запах отварной баранины. Сразу обнаруживается пустота в желудке. Одежда цепляется за сучья, то и дело попадаем в плен густо сплетённых стволов. Но запах надёжно ведёт нас к цели. Вот и знакомая марь. Яркий свет костра просверливает мрак и, не потухая, горит впереди, приветливо мигая запоздалым путникам.
Идём по кочковатой земле, торопимся. И опять туман настигает нас. Всё снова исчезает, ни звёзд, ни огонька,
Под ногами чёрным серебром плещется вода. Кое-как иду, задерживая своей медлительностью Василия Николаевича.
Какая-то странная сегодняшняя ночь: то она обвеет тебя приятной негой, то вдруг окутает проклятым туманом. Где же наш отдых, сколько шагов, километров, часов до него?
Силы покидают меня. Хочу присесть, ищу под собою подходящую кочку и на этом думаю закончить мучительный путь, но совершается чудо: туман вдруг расступается, лёгкий ветерок подбирает с мари жалкие, его лохмотья. И снова над нами играют небесные светлячки, тайга дышит ночной, бодрящей свежестью, и впереди, совсем близко, ярко пылает костёр.
Вот и лагерь.
Нас давно ждут. Накрыт «стол». Над огнём котёл со свежим бараньим мясом, пахнет только что испечёнными пшеничными лепёшками.
— Пугачёва обнаружили, — бросает сдержанно Василий Николаевич, пристраиваясь к костру покурить.
Все поворачиваются к нему, а Трофим, вытянув по-гусиному шею, с удивлением заглядывает в лицо Василия Николаевича.
— Что ты сказал?
— Пугачёва обнаружили на гольце, привет тебе прислал.
— Рехнулся ты, что ли, откуда ему взяться? — и он вопросительно смотрит на меня.
— Пугачёв здесь в горах, километров сорок по прямой. Строит пункт.
— Тогда совсем хорошо! Давайте заедем? Вот обрадуется!
— Непременно, это наша обязанность. Да и повидаться надо с ним, как он там командует своими богатырями?
После чая долго не могу уснуть. В голове новые планы. А что, если с кем-нибудь уйти без оленей к Пугачёву? Надо ж захватить его на гольце, иначе заберётся далеко — не найдёшь.
Меня сразу всего захватывает это решение. Я готов. Засыпаю с мыслями о предстоящем походе.
Сон был всего лишь короткой передышкой. Прибежали олени и с ними полчища гнуса. Улукиткан разжёг дымокуры, и только тогда люди выбрались из пологов.
У меня болезненно распухли дёсны. Это серьёзно осложняет решение идти к Пугачёву, заставляет на день задержаться на перевале. За чаем я рассказываю о своём плане, и мы сообща его разбираем. Кто-то один пойдёт со мною. Остальные, во главе с Улукитканом, поведут караван вниз по Иваку до слияния этой реки с Утуком. Но если по пути найдут след Пугачёва, — свернут к нему, и там мы все встретимся.
Трофим усаживается за рацию. Вызывает штаб, просит радистов всех полевых партий следить за переговорами.
Я сообщаю о том, что в горах мало снега. Даю команду приступить к заброске грузов.
Моё сообщение как бы подытоживало наш тяжёлый путь в эту дикую горную страну, через безбрежные пустыри, с вечно стылой землёю, с кочковатыми марями. Мы достигли, чего хотели, но путь ещё далеко не закончен.
— Кто же пойдёт со мною? — обращаюсь я ко всем.
– - Конаться и попусту спорить не будем, очередь Трофима. У него новые сапоги, а мои ичиги не выдержат такого похода, -- говорит Василий Николаевич с явным сожалением.
— Ты готов, Трофим? — спрашиваю я Королёва,
— Да.
— Предупреждаю, это будет тяжёлый поход.
— Я пойду. Даже с радостью. Пусть будет трудно, клянусь, не отстану.
— Ну, коли так, собирайся, выступаем рано.
— Нам, однако, подождать надо тут три-пять дней, может, не пройдёшь, назад вернёшься, — говорит Улукиткан, обеспокоенный за нас.
— Нет, ничего не случится. Вы тоже утром покинете перевал. И вам тоже предстоит трудная дорога, так уж поспешите, чтобы не ждать вас на устье Ивака. Ты меня понял, старик?
— Как не понял!… Всё будет, как сказал.
Люди настроены оптимистически, и это сказывается на наших сборах. Все стараются помочь нам: напоминают, что надо взять, помогают укладывать.
Не исключено, что мы уже не застанем Пугачёва на гольце, и тогда ограничимся только своим обследованием Станового. Это плохо. Если я не посещу сейчас подразделения, то позже кому-то из руководства экспедиции придётся идти сюда, чтобы проверить работу Пугачёва.
Итак, с завтрашнего утра мы полностью во власти суровой природы Станового, а уж она, конечно, не пощадит нас в трудную минуту!
Но мы ко всему готовы.
Берём один полог на двоих, гербарную папку, всё необходимое для препарирования птиц, соль, карабин, бинокль, телогрейки, плащи, починяльную сумку, продовольствия на пять дней: на весь путь не взять, рассчитываем на баранов. Как мы ни были скупы при отборе вещей и продовольствия, всё же котомки получились килограммов по двадцать пять. Это много, но мы утешаем себя тем, что их вес с каждым днём будет неизбежно уменьшаться.
Закончены сборы, сложены и вьюки.
Над Ивакским перевалом ночь. Спят вершины Станового, близкие небу, утомлённые вечным безмолвием. Спит нагая земля. Спят звери, птицы, и только одна-единственная пташка пытается перекричать ручей, да костёр тщетно борется с наседающим со всех сторон мраком. Лагерь засыпает. Звёздное небо обещает назавтра солнечный день.
Итак, утро разделит нас: Улукиткан с Мищенко, Глебом и каюром Николаем Лихановым поведут караван на север, а мы с Трофимом уйдём на запад, чтобы среди моря вершин и бесконечных провалов разыскать отряд Пугачёва и самим разобраться в сложном рельефе Станового, встретиться с его обитателями, собрать гербарий альпийской зоны.