Смерть меня подождет
Шрифт:
– - Это что, вот Трофим ладит кашу -- пальчики оближешь, -- вмешивается в разговор рыжебородый помощник.
– - Что-то таких способностей за ним не замечала. Придется проверить.
День как-то сразу наполняет горы теплым светом. Поднимается на крыло комар.
– - С чего начинать будем день?
– - спрашиваю я Михаила Михайловича.
– - У тебя есть какое-нибудь предложение?
– - Я думаю, если работы на стоянке нет, ходить буду баран искать, -неожиданно заявляет Улукиткан.
– - С этого и начнем, -- соглашается Михаил Михайлович.
– - Вы с Улукитканом на охоту,
– - А мне что делать?
– - растерянно спрашивает Нина и просящим взглядом смотрит на Михаила Михайловича.
Тот пожимает плечами.
– - Гость может только повелевать. Скажи, что ты хочешь?
– - И он по-восточному складывает руки.
– - О, если бы я могла повелевать, теперь была бы на Саге у Трофима, -вздыхает Нина, закрывая густыми ресницами затуманенные глаза.
– - К вечеру, если сил хватит, поднимешься на пункт...
– - Непременно, -- отвечает она обрадованно.
Мы с Улукитканом спешно покидаем стоянку. С нами Бойка. Я иду с удовольствием, надеясь на охоте рассеяться.
Мы огибаем останец, за ним берем крутой подъем, взбираемся на верх пологого отрога. Впереди хорошо виден тучный кряж, весь исполосованный ложбинами, точно следами когтистых лап допотопного чудовища, некогда содравшего со склона растительный покров. От кряжа нас отделяет глубокое ущелье. На дне его витиеватый ручеек, зеленые полянки, стланики, осыпи и крошечное озерцо, обрамленное волнистым кантом из крупных камней.
На запад к Джугджуру уходят пологие гребни, немые, лишенные всяких следов растительности. Там только камень, лишайники, да разве изредка попадается на глаза след снежного барана, торопливо пробежавшего через мертвое пространство гор. Где-то далеко стороной обходит эти каменные навалы и человек.
– - Звери, видишь?..
– - шепчет старик, когда мы оказались у края ущелья.
Я смотрю на противоположный склон, куда он показывает рукою, замечаю четыре движущиеся точки. Навожу бинокль. Это старые рогачи: толстые, крупные.
Бараны выбегают на верх гребня. Мы видим, как они с остервенением разгребают дресву, падают в лунки и беспрерывно машут рогастыми головами, отбиваясь от мошки.
Они находятся на недоступном даже для моего "Маузера" расстоянии. Нам остается ждать, что будет дальше.
Нет, их не спасает вершина. И там мошка. Животные не выдерживают, вскакивают, меняются лунками, но все напрасно. И вот впервые я вижу, как эти важные самцы, не очень-то с виду поворотливые, начинают забавный танец: подпрыгивают все разом, трясут шубами, трутся друг о друга, то вдруг разбегаются и начинают чесать лбы о камни. Но и это не помогает. И мы видим, как они стремительно несутся обратно вниз, скачут с уступа на уступ, точно заводные игрушки.
Попав на первую поляну, животные начинают кормиться.
– - Надо идти, сами звери к нам не придут, -- и я набрасываю "а плечи рюкзак.
– - Хорошо, ты зайдешь снизу, а я сверху. Только те торопись, лучше смотри, -- напутствует меня Улукиткан, и мы расходимся.
Спускаюсь с Бойкой длинным гребнем в ущелье, к узкому месту. Под ногами стучат
На дне ущелья набредаю на лужайку. Летом на ней были цветы, а сейчас все завяли. На этой высоте их рано губят заморозки. Только мелкая травка зеленеет, прикрывая густым ворсом влажную почву. Вода в ручейке чистая, хочу напиться, припадаю губами к ледяной струе, слышу -- близко стук камней. Бойка делает отчаянный прыжок вперед. Я вскакиваю. Руки машинально сбрасывают с плеча карабин, и мы с собакой выбегаем на ближний пригорок.
От нас удирает большое стадо снежных баранов. В паническом страхе они разбиваются на мелкие группы, скачут через низкорослые стланики, выносятся к каменистому склону. В стаде только самки с малышами. Я не стреляю, но сошки и карабин наготове.
Животные быстро уходят за дистанцию выстрела. У скал они снова сбиваются в одно плотное стадо и, не торопясь, все чаще останавливаясь, начинают подниматься по прилавкам на верх гольца.
После такого шума, что наделало стадо, удирая от нас, ничего было и думать об удачной охоте.
Полдень. Идем, не таясь, по опустевшему ущелью навстречу Улукиткану. Преодолеваем морену. За ней озерко. Бойка вдруг останавливается, встревоженно вертит головою.
– - Тут теперь днем с огнем не найдешь зверя. Пошли!
– - говорю я ей.
Но Бойка выскакивает вперед и энергично тащит меня влево. Я пытаюсь удержать ее. Сбрасываю с плеча карабин. Быстрым взглядом окидываю местность -- ничего нигде нет.
Бойка тянет меня вперед. Губы у нее дрожат, уши от напряжения почти сходятся остриями -- значит, близко зверь. Еще раз осматриваю карабин, откидываю лапку предохранителя.
Бойка ступает осторожно, не натягивая поводок, выводит меня на каменистый пригорок и там замирает. Подаюсь вперед и вижу: метрах в тридцати от нас, посредине поляны, на пышном ягеле спит крупный баран. Не помню случая, чтобы человек мог так близко подойти к спящему зверю. Я быстро ставлю сошки, кладу на них ствол карабина. И вдруг заколебался: не велика честь убить сонного зверя!
Я легонько свищу, но -- никакого впечатления. Свищу сильнее -- то же самое. Не мертвый ли он? Нет, у него поза спящего животного. Толкаю ногою камень, и стук мгновенно пробуждает зверя. Он вскакивает, точно сорвавшаяся пружина, бросается по стланику, быстро уходит. Но на россыпи его настигает пуля.
Я иду к нему, все еще озадаченный странным поведением зверя. Он лежит на россыпи без признаков жизни, с кровавой слезинкой в глазу, поджав под себя, как в беге, задние ноги и отбросив далеко передние. Это очень крупный экземпляр снежного барана. Но у него на голове вместо рогов торчат только толстые обрубки и во всю спину, от шеи до хвоста, тянется широким черным ремнем давно заживший шрам.
– - Хорошо скрадал, я видел, -- слышу голос Улукиткана.
Старик появляется из стланиковых зарослей. По привычке хочет ощупать зверя, но вдруг замечает уродливую голову животного, и на его лице появляется удивление. Он пригибается, внимательно осматривает голову барана, находит какие-то бугорки, метки, неровности, затем переходит к бокам и спине: Больше всего его удивляют рога.