Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] [только текст]
Шрифт:
— Кончено с вопросами. Батальо-он, смиррно! — Шеренги выровнялись. — У господина военного министра к нам большая просьба. Нынче на Марсовом поле манифестация в защиту отечества. Известно, что германские наймиты — большевики попробуют ее сорвать! Приведут с окраин горлопанов, станут требовать мира любой ценой! Революционное правительство России просит нас, женщин-патриотов, о помощи! Покажем Петрограду, что такое любовь к Родине! Пойдут первые взводы от каждой роты. Строем, при оружии! Остальным взводам продолжать
Под лихую песню «Взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать» — высокую, чтоб не слишком дико звучали тонкие женские голоса — сводный отряд из четырех взводов шел маршем по Английской набережной. Впереди командирша и ее помощник, потом чеканная Голицына с развернутым знаменем, за нею две ассистентки, четыре бравых унтер-офицера и потом уже стройная колонна. Солнце прыгало огоньками по лезвиям уставленных в небо самурайских штыков.
Первые взводы Бочка взяла неслучайно — в них подбирали ударниц, которые лучше показали себя в учении.
Романов поминутно оглядывался. В прежние времена этакое равнение, вероятно, считалось бы паршивым, но по нынешним революционным временам, когда обычные солдаты разучились попросту ходить в ногу, строй Ударного батальона смотрелся образцово. Среди зевак, глазевших на диво-дивное чудо-чудное — военных баб, рёгота и свиста почти не слышалось, преобладали возгласы поощрительные, даже восторженные. Кто-то, впрочем, и вытирал слезы, но таких было немного.
Бочарова ни разу не обернулась — желала продемонстрировать, что полностью уверена в своем войске. Но Алексей знал, что начальница ужасно волнуется.
Не исключались провокации и даже столкновения. От большевиков не приходилось ожидать джентльменского отношения к женщинам. Их газетенки и листовки писали про ударниц чудовищные гадости, печатали похабные карикатуры. Можно было не сомневаться, что пораженцы накинутся на доброволок с грязной бранью, а может быть, и с кулаками. Бочка очень боялась, что «девочки» не выдержат натиска и разбегутся. Случись такое — и женскому ударническому движению конец, оно станет всероссийским посмешищем. Поэтому место на Марсовом поле сводному отряду было отведено защищенное: с одной стороны юнкера, с другой — герои-инвалиды.
Только туда еще нужно было добраться, а с Васильевского острова по Благовещенскому мосту валил плотный поток — понизу темный, поверху кумачовый. На флагах серпы и молоты, на транспарантах надписи: «Долой империалистическую войну!», «Хватит проливать братскую кровь!», «Смерть мировой буржуазии!».
— Беда! — краем рта сказала Бочка. — Не поспели! Пропустить их, что ли? Скомандовать «Стой»?
Авангард большевистской колонны миновал мост и замедлил ход — там тоже заколебались, не пропустить ли вперед небольшую, но организованную и вооруженную воинскую
Песня про соколов-орлов ослабела и стихла. Рабочие, нестройно горланившие про проклятьем заклейменного, тоже умолкли.
— Солдаты! С винтовками! — загалдели на мосту. — Нет, юнкера!
Кто-то там начальственно крикнул:
— Спокойно, товарищи! Без паники! Манифестация для всех! Ничего они нам не сделают!
Солнце светило в глаза большевистскому скопищу. Но вот кто-то глазастый заорал:
— Ребя! Это не юнкера! Бабское войско Сашки Керенского!
— Точно! — подхватил кто-то. — Вона у командира сиськи торчат!
И грянул хохот, покатился от головы серо-бурого удава вдоль длинного, вытянувшегося по мосту туловища. Толстенная змеища задергалась, закорчилась, поперла вперед, заслоняя путь.
— Нельзя останавливаться, — сказал начальнице Романов. — Нужно ускоренным мимо, пока они всю набережную не запрудили.
Он обернулся, кивком подозвал унтеров, и все четверо встали рядом, плечо к плечу, готовые, если понадобится, защитить командиршу.
А из толпы противников войны вперед выскочили несколько самых бойких и быстро пошли навстречу батальону.
— Сто-ой! Раз-два! — трубным голосом скомандовала Бочарова.
Совет помощника запоздал: даже ускоренным шагом мимо моста было уже не пройти, и с каждой секундой на набережной все шире разливалась свистящая, орущая, улюлюкающая орда.
Усатый в кепке, шагавший впереди всех, перекрывая шум, крикнул:
— Эй, подстилки буржуйские, брысь отсюда!
Его обогнал весельчак в малиновой косоворотке.
Он махал согнутыми в локтях руками, изображая петушиные крылья, притоптывал.
— Ку-ка-ре-ку! Ух, курочки, потопчу!
Бочарова первый раз обернулась. Увидела стоящих вплотную мужчин.
— Уйдите назад!
— Ни за что на свете, — отрезал Романов.
— Кто обещал подчиняться?! — сверкнула глазами начальница. — Это приказ!
Алексей не тронулся с места. Унтера тоже.
Тогда Бочка перешла с командного тона на просящий:
— Мы сами должны. Сами! Без мужчин. Неужто вы не понимаете?
Шепотом выругавшись, штабс-капитан махнул гвардейцам:
— За мной! Шагом марш…
И все пятеро побрели в хвост колонны.
— Офицерье драпает! — орали сзади. — Навали, ребята!
Бочарова осталась впереди одна. Встала, широко расставив ноги, уперлась руками в бока.
— Граждане свободной России! — завопила она тем же голосом, каким на плацу обращалась к батальону. — Родина воюет, истекает кровью! А вы втыкаете ей нож в спину!
Парень в косоворотке, приплясывая и кривляясь, перебил ее:
— Щас я тебе воткну!