Смерть на фуршете
Шрифт:
Выпили за кухни разных народов.
Супруги дегустационно закусили, наперебой дав превосходные характеристики как украинской домашней, так и кровянке.
— Ксения, ты что-то хотела сказать про «Радужную стерлядь», — вдруг напомнил Трешнев.
«Ну, если хочешь, чтоб я сказала, и не смотришь на меня испепеляюще, я скажу, хотя Стахнов совсем не аппетитно переглянулся с Клюшниковым».
Ксения, сославшись и на Инессу, рассказала и про разнородность частей премированного романа, и о
Адриан вдруг засмеялся:
— Всегда у нас так! Начали с прекрасных колбас, но обязательно сворачиваем на литературу. — Он внимательно посмотрел на Стахнова и Клюшникова. — Уже неделю хочу спросить, просто не догадывался кого. Не Сухорядову же! Теперь аромат колбасы вывел туда, куда надо. Вы-то, парни, знаете, что в этот последний горчаковский роман вмонтированы куски чужого текста?..
Изумление как трижды академика, так и академика-поэта было неподдельным.
— Какого текста, Адриан?! — спросил Клюшников.
— Ты хочешь сказать, что он еще и плагиатор?! — спросил Стахнов.
Они проговорили это одновременно.
— Почему «еще»? — спросила Карина.
— Я хочу сказать — и говорю следующее: читая роман «Радужная стерлядь», обнаружил в нем большие фрагменты текста, очень похожего на тот, что читал несколько лет назад в одном турецком романе… точнее, в переводе одного турецкого романа.
— В оригинале он называется «Kizil Kaya», — вставила слово Карина. — Перевели как «Красная скала», но Адриан посмотрел текст и предложил переводчице сделать «Кизиловую скалу»….
— Ты и турецкий знаешь! — восхитился Трешнев, пристально глядя при этом на Карину.
— Условно говоря… — замялся многодетный отец.
— Знает! — заверила Карина. — Но пока не нашел ему применения. Так вот, Адриан предложил «Кизиловую скалу», для свежести, потом вчитался и уточнил: «Кизиловый утес». Впрочем, дело не пошло. Да и трудно ему было пойти. У этой переводчицы муженек, я вам скажу, неприятнейшая личность. Хотя мне говорили, что в молодости он подавал грандиозные литературные надежды.
— Среди наших трудно найти такого, кто подобных надежд не подавал, — пробурчал Трешнев.
— Однако мы немного замечтались. — Угрюмый академик Стахнов показал глазами на бутыль, и Трешнев расторопно наполнил стопки, причем Адриану и Карине в соответствии с заказанными ранее объемами.
— Ну, за раскрытие тайны романа «Радужный утес, или Кизиловая стерлядь»! — воскликнул Трешнев.
— Не знаем мы этих тайн! — согласно проговорили Стахнов и Клюшников, с отчаянностью вливая в себя очередные глотки горилки.
— Да и нет их, — благодушно сказал Адриан. — То есть отчасти, конечно, есть. Надо разобраться, как куски этого «Кизилового утеса» попали в «Радужную
— Знаю я его фамилию… — проворчала Карина. — Задорожнев.
— Правильно, Задорожнев! — вдруг воскликнул Трешнев. — А жена его Махаббат. Из азербайджанок. По-русски, конечно, Маша. Как у них водится, знает несколько языков… А зачем он к вам пришел, Адриан?
— Как зачем? — удивилась Карина. — Мы тогда вслед за старшими детьми окончательно перебрались в Москву, Адриан искал деньги под какой-то международный литературный проект, собирал переводчиков. Москва — это ведь не наша тайга, а маленькая деревня. Ну, вот и вышел на нас Задорожнев, как медведь из тайги вышел.
— Паршивый довольно медведь оказался, — скривился Адриан. — Морочил мне голову про всяческие свои связи в финансовых и административных кругах… намекал на особое влияние своего папаши.
— Ну, про папашу Валя всегда героические былины рассказывает, — не удержался Трешнев. — Похвальное сынолюбие. Другое дело, что этот котелок с похлебкой нарисован на потрепанной холстине.
— Вот-вот, — кивнул Адриан. — Он во что бы то ни стало хотел этот «Кизиловый утес» издать, приводил мне каких-то усачей то ли из Гянджи, то ли из Ленкорани. Но потом, как слышал, влип с ними в какую-то историю с перепродажей поддельных документов — и канул. И слава богу! Но, понятно, этот роман я прекрасно запомнил — и вспомнил о нем, когда стал читать «Стерлядь»…
— Ну, ребята… — при этом Стахнов смотрел на Клюшникова. — Наливай, Андрюша.
— Но все же, Адриан, — Трешнев говорил это, разливая по стопкам, — в турецком романе, как понимаю, Турция, у Горчаковского — Крым. Почему ты решил, что именно перевод задорожневской жены перекочевал в «Стерлядь»?
— Ребята, у Адриана фотографическая память! — воскликнула Карина. — Он запоминает тексты целыми страницами…
— Карина немного преувеличивает, — скромно проговорил Адриан. — Но такое предположение у меня возникло очень быстро. Естественно, читанный мною перевод сейчас раздобыть трудно — поэтому я пошел искать «Кизил Каю» в Ленинку… ну, вы понимаете, в бывшую Ленинку…
— А потом в Иностранку… — Карина любовно смотрела на кровянку, но, как заметила Ксения, пока что ее не пробовала.
— И нигде не нашел! — с изумленной радостью проговорил Адриан. — Роман до сих пор на русском не издавался, я искал оригинал, но ни там, ни там его нет. Числится, а на месте нет! Кому понадобился?!
— Андрюша! — раздался позади них уже знакомый Ксении скрипучий голос нонконформиста-классика. — Значит, Инесса не то что не пришла — даже не позвонила?!