Смерть Отморозка. Книга Вторая
Шрифт:
Гаврюшкин даже выпрямился от возмущения.
– Ноу! – решительно заявил он Лансаку и для убедительности помотал головой. – На х.й мне такой друг?! Ай эм хасбанд.
Он постучал себя по груди, затем показал на Анну.
– Pardon? – озадаченно проговорил Лансак. – Vouz voulez dire “un epoux”? Ou non? (Вы сказали «муж»? Верно?)
Лиз вновь напряженно сощурилась, как делают французы, когда не понимают иностранцев.
– Хасбанд зет вуман, – пояснил Гаврюшкин и вновь ткнул пальцем в сторону Анны. – Нор, переведи им.
–
– Позвольте ваши документы, – обратился Лансак к Гаврюшкину. – Паспорт, – это слово он старательно произнес по-английски.
Гаврюшкин заколебался.
– Нор, скажи им, что у меня нет с собой документов, – сказал он.
– Тогда тебя загребут для выяснения личности.
– Блин! Ин зе кар, – сказал Лансаку Гаврюшкин, показывая за окно на улицу. – Паспорт ин зе кар.
– Так это ваш черный «Мерседес»? – спросил Лансак по-французски.
Про «Мерседес» Гаврюшкин понял.
– Майн, – подтвердил он, кивая. – Майн кар. «Мерседес».
– Надо тебе было все-таки залезть на дерево, – вполголоса заметил Норов. – Каркать у тебя лучше получается, чем говорить.
– Вы крайне неудачно его запарковали, – продолжал Лансак, обращаясь к Гаврюшкину. – Его очень трудно объехать. Лучше его переставить. Переведите ему, месье Норов, будьте любезны. И попросите месье принести документы.
Норов перевел. Гаврюшкин ругнулся:
– Блин, Нор, все из-за тебя!
– Извини. Зря ты откликнулся на мое приглашение и приехал сюда.
Сердитый Гаврюшкин направился к выходу. Лансак выразительно посмотрел на долговязого Мишеля, и тот поспешил за Гаврюшкиным. Вероятно, Лансак опасался, что Гаврюшкин сбежит, а чернявого Виктора предпочитал держать при себе.
– Значит, вы хотите стать мэром Саратова, – с сомнением покачал головой Норов. – Что ж, это по-русски, по-бонапартовски.
– Любить, так уж королеву! – с усмешкой поддакнул Дорошенко.
Норов покосился на женщин, в отдалении присевших у грядки с огурцами. На королеву толстая жена Дорошенко не походила.
– Ну какой из меня Бонапарт! – смутился Олег. – Кстати, моя фамилия Осинкин.
– Тоже воинственно.
Дорошенко засмеялся. Олег не обиделся.
– Я отдаю себе отчет в том, что кампания будет трудной, но я не боюсь.
– Верю.
– Почему вы так скептически улыбаетесь?
– Думаю, вы не боитесь, потому что вас не били по-настоящему.
– Павел Александрович, – примирительно вмешался Дорошенко. – Но ведь совсем не обязательно лезть в драку. Разве нельзя организовать кампанию мирно, в доброжелательном ключе? Мне кажется, люди устали от войн, от этой грязи, которую видят по телевизору, на страницах газет. Везде одно и то же: тот вор, а этот – еще хуже. Бандиты, убийства, коррупция… сколько можно?! Хочется чего-то спокойного, положительного.
Норов нахмурился. Он знал в Дорошенко это обывательское желание
– Футбола, например? – саркастически осведомился Норов. – Притомился от сражений, да, Сережа? Ведь ты так много воевал! Раны болят?
– Да я не в этом смысле, Павел Александрович,.. – поспешно принялся оправдываться Дорошенко.
– Сколько, по-вашему, будет стоить кампания в мэры? – не слушая его, спросил Норов у Осинкина.
– Ну… – замялся тот. – Не могу в данную минуту ответить точно. Миллиона три долларов?
– Миллионов десять, – поправил Норов.
– Так много? – недоверчиво переспросил Осинкин.
– Это – если Сережа ничего не украдет.
– Пал Саныч! – с укором воскликнул Дорошенко. – Разве я ворую?!
– Прошу прощения, хотел сказать, «не завысит смету».
– Десять миллионов! – ошеломленно повторил Осинкин. – Я, конечно, не могу не доверять вашей оценке, но мне она представляется несколько… чересчур…
– У нынешнего мэра – в руках весь административный ресурс плюс избирком, – пояснил Норов. – Чтобы получить доступ к прессе и развернуть агитацию, вам придется тратить в три больше.
– Не обязательно, – возразил Осинкин. – Люди ведь не дураки, они понимают, где правда, а где их обманывают.
Подобные разговоры Норов считал пустыми. Он даже не стал спорить.
– Вы найдете три миллиона? – вместо этого спросил он.
– Нет, – ответил Осинкин и немного покраснел. – Таких денег мне никто не даст. Вот если бы вы возглавили мою кампанию…
Он прибавил это как бы в шутку, но с надеждой.
– Я не возглавлю, извините. Вы мне симпатичны, но за утопические проекты я не берусь.
– Жаль, – грустно проговорил Осинкин.
Он помолчал, вздохнул и прибавил:
– Но я все равно пойду.
И он опять издал свой застенчиво-виноватый смешок.
Гаврюшкин и долговязый жандарм вернулись через несколько минут. Гаврюшкин протянул Лансаку паспорт в черной кожаной обложке, которую тот снял и принялся листать документ.
– Гав-руш, – начал выговаривать он, но не сумел с первого раза дойти до конца. – Гав-руш-кин. – Он сделал ударение на последний слог и посмотрел на Гаврюшкина. – Так?
– Ну, примерно, – недовольно отозвался тот по-русски и прибавил. – Боле-мене. Ладно, ес.
Перед представителем власти он заметно убавил привычный уровень агрессии.
– Вы сказали, что вы муж мадам Полянски? – продолжал Лансак на ломаном английском. – Я правильно вас понял?
– Ес, ес, – закивал Гаврюшкин.
Лансак еще полистал паспорт, и взглянул на Анну. Она покраснела. Лансак задумчиво перевел взгляд на опухшую физиономию Норова, и в его лице вдруг появилось нечто вроде улыбки, той тонкой, едва приметной улыбки, которой умеют в пикантных ситуациях улыбаться лишь французы, даже если они – толстые важные жандармы.