Смерть пахнет сандалом
Шрифт:
Протянув смуглую руку, государь указательным пальцем с длинным желтым ногтем потрогал эту штуковину. Не знаю, от тепла или от холода, но государь свой палец тут же отдернул. Я слышал, как он опять что-то невнятно произнес. Старик евнух взял засов и поднес его к глазам каждой из женщин государя. Они по его примеру стали трогать замок кончиком указательного пальца – этакими яшмовыми ростками – и делали вид, что им страшно, отворачивая застывшие безо всякого выражения лица в сторону. В конце концов старик евнух передал эту штуковину все так же стоявшему на коленях под помостом его превосходительству Вану, а тот, почтительно приняв ее, встал с согнутой спиной, стал пятиться в мою сторону и вернул ее мне.
На помосте старик евнух склонил голову к государю и что-то спросил. Было видно, как государь кивнул. Евнух вышел вперед и пропел:
– Государь дал указание: подвергнуть совершившего тяжкое преступление Сяо Чунцзы смертной казни!
Привязанный к столбу Сяо Чунцзы зарыдал
– Ах, государь, государь, смилуйтесь, пощадите собачью жизнь раба своего… Раб никогда больше не посмеет…
В этот момент на помосте и перед ним императорские телохранители стали грозно смыкать ряды. Лицо Сяо Чунцзы побледнело, губы побелели, он уже больше не кричал, только, вконец обмочившись, хлопал глазами и негромко молил нас:
– Братцы, братцы, кончайте быстрее, ваш брат даже в преисподней будет поминать вашу доброту…
До того ли нам было, чтобы слушать его лепет? Да и смели ли мы слушать его? Задушит его веревка, он возрадуется, а нам несдобровать. Может, государь и пощадит нас, а вот его превосходительство Ван – вряд ли. В смятении развернув орудие казни и встряхнув его, мы с бабушкой подняли замок. После прикосновений государя и его жен эта штуковина неожиданно прибавила в весе. Каждый из нас держал один конец сыромятной тесемки. Заранее выверенными движениями мы сперва встали лицом к сидящему на помосте государю и его женам, потом – лицом к сановникам и министрам, наконец – лицом к коленопреклоненным евнухам и фрейлинам. Все как в театральном представлении. Тут ведающий казнями старший евнух вместе с начальником министерства наказаний его превосходительством Ваном, переглянувшись, возгласили:
– Начать казнь!
Вот уж и вправду Небо услышало наши молитвы. Сверкающий железный обруч пришелся прямо по голове Сяо Чунцзы, не свободно и не туго. Надели мы засов на него без особых усилий. Выразительные глаза Сяо Чунцзы выглядывали как раз через два отверстия обруча. Нахлобучив обруч на провинившегося, мы с бабушкой Юем отступили на шаг, натянув сыромятные тесемки. Сяо Чунцзы еще лепетал:
– Братцы… Братцы… Доставьте радость…
До него ли было кому-то в этот момент! Твой отец смотрел на бабушку Юя, бабушка Юй смотрел на твоего отца, мы понимали друг друга без слов и лишь чуть кивнули друг другу. В уголках рта бабушки Юя заиграла легкая улыбка – его привычное выражение при выполнении работы. Он палач благовоспитанный. Легкая улыбка – сигнал к действию. Мускулы руки твоего отца тут же напряглись, но лишь немного, и сразу чуть расслабились. Профану эти наши напряжения в основном незаметны, но на самом деле бечевка все время должна натягиваться… Сяо Чунцзы издал странный звук, пронзительный и высокий, превосходящий по громкости волчий вой в зверинце. Мы понимали, что государю и его женам этот звук понравился, и стали потихоньку натягивать и отпускать бечевку – это было не столько убиение человека, сколько извлечение музыкантом-виртуозом увлекательных звуков из своего инструмента.
Этот день пришелся как раз на осеннее равноденствие. Голубое небо, яркое солнце, вокруг красные стены и глазурованная черепица, все ослепительно сверкало, как огромное зеркало, отражающее небо и землю. Неожиданно я почувствовал бьющее в нос зловоние и тут же понял, в чем дело: этот ублюдок Сяо Чунцзы еще и наделал себе в штаны. Твой отец украдкой окинул взглядом помост и увидел, что глаза государя
Сяньфэна округлились, лицо сделалось цвета чистого золота. Из его жен кто смертельно побледнел, кто разинул зияющие, как черные пещеры, рты. Сановники и министры стояли, вытянувшись в струнку, и дыхнуть боялись. Евнухи и фрейлины стукались лбом о землю в поклоне так быстро, будто толкли чеснок, а несколько слабонервных уже упали в обморок. Мы с бабушкой Юем обменялись взглядами и снова поняли друг друга без слов. В этой ситуации мы думали почти одинаково. Настало время, чтобы Сяо Чунцзы получил за свою вину почти сполна. Нельзя было, чтобы его зловоние оскорбляло чувства государя и его жен. Некоторые из них уже закрывали шелковыми платками рты. Обоняние у жен было тонкое, не такое, как у государя, который любил воскурить. Надо было срочно заканчивать работу, пока порывом ветра вонь дерьма Сяо Чунцзы не достигла носа государя. Государь начнет искать виноватого, и нам придется всю эту пакость расхлебывать. Внутренности подлеца Сяо Чунцзы, наверное, уже сгнили. Зловоние проникало прямо в мозг, от человека так нести никак не могло. Твоему отцу, по правде говоря, хотелось отбежать в сторону и проблеваться как следует, но это было никак не позволительно. Если бы мы с бабушкой Юем не сдержали рвоту, это неизбежно вызвало бы рвоту у тех, кто был на помосте и под ним, и тогда – полный провал. То, что нас с бабушкой Юем пустят в расход, – еще пустяки, то, что с головы его превосходительства Вана полетят перья, тоже не столь важно, по-настоящему важно то, что это может повлиять на здоровье государя. Это только пришло мне в голову, а бабушка Юй успел подумать об этом давно. Замечательное представление надо было заканчивать. Поэтому мы, наставник с подмастерьем, прилагая безостановочную силу, заставили обруч раз за разом впиваться в череп Сяо
48
Царь обезьян Сунь Укун и буддийский монах Сюаньцзан – персонажи одного из четырех классических китайских романов «Путешествие на Запад», опубликованного в 1590-е годы без указания автора. Заклятием «крепко сожми» Сюаньцзан сжал железный обруч на голове Сунь Укуна, чтобы привести того к повиновению.
На самом деле самым впечатляющим эффектом от действия «засова Янь-вана» было то, что произошло с глазами преступника. Твой отец наклонялся телом назад и чувствовал, что дрожь Сяо Чунцзы передается от сыромятной бечевки на руку. Какая жалость, что эти выразительные глаза, которые могли говорить сами за себя и покорять сердца девиц и замужних женщин, постепенно выдавливались через отверстия «засова Янь-вана». Черные, белые, с выступившими кровяными прожилками. Вылезая, глаза становились все больше, как яйцо, появляющееся в гузке несушки. Они лезли и лезли… Один за другим раздались хлюпающие звуки, и наконец глазные яблоки Сяо Чунцзы повисли на «засове Янь-вана». Мы с бабушкой Юем такого результата и ожидали. По предварительной договоренности мы растягивали и растягивали этот процесс. Небольшими усилиями морковка проникала в задний проход все плотнее и плотнее. По достижении ключевого момента мы сделали резкое усилие, и раздалось чмоканье. Лишь тогда мы с бабушкой Юем позволили себе долгий выдох. Не знаю когда, но оттого, что мы обливались потом, петушиная кровь на лицах растворилась и капля за каплей начала стекать нам на руки. Казалось, что это из наших голов льется кровь. При взгляде на лицо бабушки Юя было понятно, что творится на лице у меня.
Сяо Чунцзы еще не испустил дух, но уже был в обмороке, глубоком, почти смертельном. Череп его уже треснул, из дыр сочились мозг вперемешку с кровавой пеной. Слышно было, как на помосте вырвало какую-то даму. Пожилой сановник с красным шариком совсем непонятно к чему бухнулся головой в землю, и его шапка отлетела далеко в сторону. На этом мы с бабушкой Юем хором крикнули:
– Казнь закончена, просим его превосходительство засвидетельствовать!
Начальник министерства наказаний его превосходительство Ван прикрыл уголком рукава лицо, глянул в нашу сторону, повернулся к переду помоста, встал навытяжку, взмахнул рукавами, опустился на колени и сказал, обращаясь вверх:
– Казнь закончена, прошу государя засвидетельствовать!
Государь напряженно кашлянул, выдержал паузу, потом обратился к находившимся на помосте и рядом с ним:
– Все видели? Это вам урок!
Говорил он негромко, но все на помосте и рядом с ним ясно услышали его.
Судя по словам государя, обращался он к евнухам и фрейлинам, но все начальники шести министерств и вельможи один за другим попадали на колени, словно у них ноги подломились. Они наперебой безостановочно отбивали земные поклоны, кто кричал «нашему императору десять тысяч лет, десять тысяч раз по десять тысяч лет», кто – «виновный чиновник заслуживает десяти тысяч смертей», кто – «благодарим вседержителя за драконовую милость». Этот гвалт продолжался довольно долго и позволил нам с бабушкой Юем разглядеть всю суть этих высокопоставленных чиновников.
Государь встал. Старик евнух громко возгласил:
– Возвращаемся во дворец!
Государь отбыл.
За ним отбыли и жены.
Отбыли и евнухи.
Осталась лишь кучка соплеподобных сановников и тигроподобный Сяо Чунцзы.
Ноги твоего отца одеревенели, перед глазами затанцевали золотые искорки. Если бы меня не подхватил бабушка Юй, то я бы еще до отбытия государя со свитой рухнул бы прямо рядом с мертвым телом Сяо Чунцзы.
2
Вы еще смеете пялиться на меня?
Я так долго распространялся, чтобы вы поняли, почему ваш отец так обращается с этими посыльными. Какой-то незаметный начальник уезда, незначительный чиновник посылает двух мелких пособников и думает, что таким образом вызовет меня на поклон. Слишком он высокого мнения о себе. Твой отец, еще не достигнув двадцати лет, осуществил перед лицом государя Сяньфэна и нынешней императрицы Цыси такую потрясающую работу, что потом во дворце ходила молва, будто государь, раскрыв золотые уста, сказал следующее: