Смерть по сценарию
Шрифт:
— Да я знала, что так сведется? Он же черт знает откуда прикатил, Сережа этот.
— И что теперь, мне ей спасибо за все сказать, если она моя сестра? Да не дождетесь! Я все с ней Делила, как оказывается: и отца, и брата, и жениха. ЕЙ все — мне ничего. Не хочу! Я убью ее. Не было у меня всю жизнь сестер и сейчас не надо!
Соня бухнула дверью, Вера Валентиновна едва отскочила.
— Не вздумайте ее никуда пускать, — сказал ей Леонидов. — Пусть проспится! Ну, я думаю, что теперь вам не до шашлыков.
— Нет, ну
— Кто?
— Надя ваша.
— Да Надя-то здесь при чем?
— Я вот расскажу этой девке про ее папашу! Пусть знает. Сама небось такая же, раз умеет чужих мужиков уводить.
— С ума вы здесь все сошли? Спасибо за приятную компанию, надеюсь, что вы перебеситесь и завтра все утрясется.
— Вы куда?
— Домой.
— Нет, какая все-таки дрянь! — Вера Валентиновна открыла дверь и скрылась в доме. — Соня, ты послушай, что я тебе сейчас расскажу…
Эти две акулы опять умудрились вывести Леонидова из себя, он никак не мог до конца постигнуть глубину их аппетитов, все надеялся, что где-то наступит предел и жадность уступит место здравой мысли о том, что всем в жизни достается по справедливости. В своих неудачах люди склонны винить кого угодно: злодейку-судьбу, несчастливые обстоятельства, плохих родителей, подругу-подлюку или зловредных друзей — словом, всю эту компанию целиком или частями, но только не себя.
Все это Алексей относил прежде всего к себе, потому что Саша опять плакала, и уже не по абстрактным брошенным животным или трагической судьбе родины, а по собственной своей жизни, которая никак не могла вылезти из вязкой трясины мелких претензий и обид.
— Я не ел никаких шашлыков, — прямо с порога террасы объявил Леонидов. — И не пил. Дыхнуть?
Он подошел к кровати, на которой лежала жена, и, нагнувшись, дыхнул ей в лицо.
— И что это меняет? — отодвинула его Саша.
— Ну, кусок мяса из рук врага не достиг моего желудка, и я не предатель, а просто несчастный муж, которого жена не пускает к себе в постель.
— Разве тебе там постель не приготовили? — Саша кивнула в сторону забора.
— А я здесь хочу лечь. Подвинься.
— Ты совсем сдурел последнее время.
— Знаешь, я решил попросить у Серебряковой недельку отпуска и махнуть с вами на юг. Ты, я, Сережка и еще наша девочка. — Алексей кивнул на Сашин живот. — Как ты думаешь, хорошо это?
— Не знаю. А отпустят?
— Я же всего неделю попрошу.
— А здесь кто будет?
— Да гори они синим пламенем, твои грядки! И без них проживем.
— Тебе ничего не надо.
— Надо. Помолчи, пожалуйста, будь хорошей женой. Эти две стервы за забором и так бесплатный цирк сейчас устроили, дай пять минут спокойно полежать.
Он закрыл глаза, расслабился и представил, что он птица, а еще лучше утка, нет, лебедь, под ним волна и она мерно раскачивает его своей упругой плотью и несет все дальше и дальше от берега, вопреки всем
С самого утра Алексею было как-то неспокойно, особенно после того, как он не увидел Соню на соседнем участке. Вера Валентиновна опять бродила взад-вперед, а ее дочь не появлялась.
«То ли спит, то ли опять пьет», — решил Леонидов, но соседку на всякий случай окликнул:
— Вера Валентиновна, вы как?
— А что со мной должно случиться?
— А Соня спит?
— Уехала.
— Как уехала?
— Утром собралась, сказала, что по делам.
— И вы ее отпустили?
— Ну, молодежь сейчас самостоятельная.
— Она же одичала совсем от своих переживаний. Еще набросится на кого-нибудь.
— А вам вообще не надо было в это дело лезть, — неожиданно заявила дама. — Вечно вытащите на свет какую-то дрянь, а потом носитесь с ней, а тут не знаешь, что делать.
— Интересно! — обиделся Леонидов.
Телефона у него не было, да и если позвонить, как
сказать все Наде? Он плюнул и пошел к жене Александре:
— Саш, я пораньше сегодня поеду?
— Езжай, — пожала плечами та.
— А ты не обидишься?
— А мне можно?
— Я приеду на неделе. Что привезти?
— Мне все равно.
— Ну и мне все равно. Черт знает что, а не жизнь последнее время!
Он наскоро собрался, сел в машину, резко надавил на газ и уехал в Москву, пообещав себе, что потом все обязательно исправит: и сломанные в очередной раз ворота, и отношения с женой, и свой дурацкий упрямый характер.
Поехал он к Наде, хотя и не знал, пустит ли она его в дом.
…Она была одна, ни матери, ни Демина, хотя Леонидов до сих пор не представлял, как тот выглядит и на что вообще похож. Демин до сих пор был неопределенным туманным пятном без лица, и воображение упорно отказывалось пририсовывать ему какой- то нос и какие-то губы. Он просто существовал, и неприятно было снова и снова узнавать о таком факте.
Надя стояла на пороге опять в своих старых джинсах и с хвостом, он еще подумал некстати, что Соня будет довольна, застав в таком виде сестру, эта яркая, всегда хорошо и модно одетая Соня, не считая, конечно, тех дней, когда пила с горя на клишинской даче.
— Ну что еще? — спросила Надя у Леонидова и посторонилась, пропуская его в дверь.
— Мне надо что-то сказать. Срочно.
— Инопланетяне высадились у стен Кремля? — горько пошутила она.
— А где ваша мама?
— Уехала сразу после похорон.
— Разве она не будет жить теперь с вами?
— Ей не очень понравился Максим.
— И это вас не насторожило?
— Мы так и будем в прихожей стоять? Чаю хотите? Или кофе?
— Кофе? Не думал, что могу на что-нибудь рассчитывать после того, как меня отлучили от телефона.